Газета Завтра 271 (6 1999)
Шрифт:
помидоры, сельдерей.
Постаревшие гавроши
у гостиничных дверей.
Рок, симфония и блюзы,
чайки, берег, океан.
И везде, представь,
французы
среди
Я от этих гугенотов
не привез тебе, жена,
ни помады, ни колготок,
ни бургундского вина.
Ибо милая отчизна,
где по совести я жил,
о валюте с укоризной
изрекла: “Не заслужил...”
Но привез я в тихих звонах,
в нищете, доступной мне,
три стаканчика граненых —
их, как прежде, нет в стране.
С тем подарком сел я в лужу:
ты сказала мне со зла,
что всего ждала от мужа,
а такого не ждала.
Обозвала истуканом
и велела выйти вон...
Выйдя вон еще не пьяным,
я, друзьям моим вдогон,
из французского стакана
пью российский самогон.
ГОРЛИЦА ПЛАЧЕТ...
Горлица плачет:
“Детишки... Детишки...”
Слушаю молча под кроной ветвей,
как непонятной печали излишки
льются из нежного горла у ней.
В мире,
где так неизбежны печали,
где лишь в пустыне
прекрасен рассвет,
нет непонятности чистой в начале,
как при кончине иллюзии
Мы понимаем теперь
постепенно,
через видения — лета теплей,
что под ногами
не мыльная пена,
а бело-розовый ветер полей.
Делаем, кажется,
все для спасенья,
но, не спасенные, снова грешим.
Ждем все прекрасней
от горлицы пенья,
чтоб насладиться до горлышка им.
Шорох листвы,
виноградные кисти,
двое собак, перезвон петухов...
Господи!
Что еще нужно для мысли,
нас отделившей от наших грехов?
Ждем.
Только слабо надежда дымится,
непостижимо туманен рассвет.
Горлица плачет.
Прекрасная птица.
В ней ни хулы,
ни предательства нет.
Для своего дорого сынишки
нет этой птицы верней и святей.
Что ж она плачет:
“Детишки... Детишки...”
Может, ей страшно
за наших детей?
* * *
Когда пора ослепнуть — прозреваем.
В ночной глуши, под панцирями век.
Вот молодость проходит гулевая,
Вот старостью отмечен человек.
Вот кружится дороженька лесная,
Вот дуб стоит, омелою повит.