Газета Завтра 28 (1077 2014)
Шрифт:
Мой прадед Всеволод Павлович учился в морском корпусе, но вступился за своего товарища - морская солидарность - который, конечно, был не прав, надерзил пехотному офицеру и был отчислен. Но это спасло его от гибели в Цусимском сражении. После революции работал инженером.
Дед, Сергей Всеволодович Белавенец, был известным шахматистом своего времени. В предвоенную эпоху у него был третий рейтинг по Союзу, а СССР уже тогда был шахматной державой. На первенстве тридцать девятого года он занял третье место, а первое место занял Михаил Ботвинник, будущий чемпион мира. Женился он на дочери крестьянина Московской губернии Фёдора Фёдоровича Маланьина. Такой крепкий подмосковный крестьянин, который сумел скопить достаточно денег, чтобы купить дом в Москве - двухэтажный особняк в 1-м Коптельском переулке, сильно перестроенный
Моя мама Надежда Сергеевна воспитывала меня в духе любви к своему историческому прошлому. С раннего детства я ездил по музеям, по памятникам культуры. И меня всегда тянуло в храм. В самом простом, далеко не архитектурном шедевре, действующем храме я чувствовал себя очень уютно. А вот в соборах, которые были обращены в музеи, испытывал какой-то дискомфорт.
Где-то в пятом-шестом классе я начал посещать храм, а к восьмому классу делал это достаточно регулярно. В моём классе учился Юра Тарасов, уже тогда он был большим знатоком церковной Москвы.
Как-то, это был 1979 год, он пригласил меня в Троице-Сергиеву Лавру. Я там впервые уже сознательно исповедовался и причастился Святых Христовых тайн. На следующий год во время одного из богослужений нас заметил архиепископ Питирим (Нечаев) и пригласил быть в числе молодых людей, посещающих его богослужения. Затем я был благословлён на ношение стихаря и стал иподиаконом сначала архиепископа, затем митрополита Питирима.
После школы я работал во Всесоюзной книжной палате в архиве "Советской печати", где прочитал очень много интересной литературы. Я помню, какое большое впечатление на меня произвёл газетный фонд 1917 года. Я погрузился в атмосферу политической борьбы и это очень сильно помогло мне понять ключевую страницу русской истории.
***
После года работы в Книжной палате я поступил в Московский автомобильно-дорожный институт. Проучился я там четыре года, одновременно при этом прислуживая в храме у архиепископа Питирима. Совмещение привело к тому, что после четвёртого курса я был отчислен. Конечно, я сам дал повод к отчислению, затянул с сессией. Но главной причиной стала моя церковная жизнь. Мало кто помнит, что 1986 год - это последний всплеск антирелигиозных гонений в нашей стране. Были аресты, но я ограничился попаданием в армию, о чём я не жалею. Я прослужил два года в железнодорожных войсках и до сих пор считаю наши войска самыми дружными, самыми лучшим. Закончил службу в звании гвардии старшего сержанта. Вернувшись из армии, поступил в семинарию. Одновременно начал работать в Издательском отделе Московского Патриархата. В 1992 году я принял монашеский постриг в Троице-Сергиевой Лавре. 22 апреля того же года был рукоположен в сан иеродиакона, на следующий день - в иеромонаха, и вот уже более двадцати лет являюсь священником Русской Православной церкви.
***
Рубеж конца 80-х - начала 90-х годов - это бурное развитие церковной жизни. С сентября 1991 года я в должности заместителя главного редактора руководил общецерковной газетой "Московский церковный вестник", формально главным редактором оставался митрополит Питирим.
Дни и ночи я проводил на работе. И чувствовал, что служение Церкви для меня - основное, а возможная семейная жизнь - что-то очень вторичное. И в какой-то момент я понял: моя жизнь - это Церковь, и ни разу не пожалел, что принял монашеский постриг. Я понимал, что моё монашество будет проходить в основном в миру, мы об этом разговаривали с митрополитом Питиримом, но он посоветовал всё-таки быть не целибатом, а иеромонахом. Конечно, я понимаю, что до монашеского идеала мне очень и очень далеко, но всегда воспринимаю любые церковные послушания со смирением.
Когда митрополит Питирим попросил меня стать настоятелем подворья Иосифо-Волоцкого монастыря в селе Язвище в 1992 году, я без колебаний принял это как волю Божью. И прослужил там семь с половиной лет. Что-то удалось сделать, что-то нет. Но вспоминаю свой первый приход с большой благодарностью.
***
Главное отличие людей,
Поэтому Церковь, конечно, свята, но люди, которые её составляют - грешники. И очень важно, что они понимают, что грешники. В этом и состоит коренное отличие людей, пришедших в Церковь, от тех, которые Ее игнорируют. Мы сейчас наблюдаем как люди всё больше и больше бравируют своими грехами. Самые мерзкие пороки поднимаются на пьедестал и люди дерзают настаивать на том, что это норма. Мы-то сравниваем свою жизнь с подвигом святых и понимаем, насколько мы далеко отстоим от них в нашем состоянии и понимаем, к чему нам надо стремиться.
***
Есть трагическая иллюзия, что можно уйдя из Церкви найти какую-то другую церковную структуру, в которой не будет недостатков. Это искушение, этот путь ухода приводит в тупик, потому что везде несовершенные грешные люди. Но если в канонической Церкви люди благодатью врачуют свою немощь, то во всех раскольнических сообществах фактически процветает дух гордыни, потому что невольно они строят свою жизнь на противопоставлении себя, как они называют, "официальной" Церкви. И неизбежным следствием этой гордыни начинается поиск врагов уже внутри этой правильной "церкви". Мы все наблюдаем процессы в Русской Зарубежной Церкви, когда часть клира и паствы не захотела воссоединяться с Московским Патриархатом и сохранить "истинную церковь". Но не получилось - раскололись. Уже даже сложно сказать, на сколько частей, причём каждая считает себя истинной, а всех остальных - ложными, падшими в грех, в раскол.
***
Постоянное брюзжание, что якобы Церкви стало слишком много - неуместно. Не Церковь себя навязывает, но люди обращаются к ней. Задача Церкви - преображать этот мир, воцерковлять его, не закрываться от живых людей с их проблемами, может быть даже, с какими-то с нашей точки зрения духовными вывертами, но не отталкивать никого.
Людям не хватает искренности в наше время. Может быть потому, что я старался быть честным, не навязывать свою волю, понять человека, кем бы он ни был - ко мне приходят совершенно разные люди. И из общения с каждым человеком я тоже выносил для себя некий опыт. Общение обогащает любого человека, помогает ему лучше понимать и лучше оценивать свои поступки. И я никогда не делил людей, которые ко мне обращались, по политическим взглядам. Если человек готов меня принимать с моими взглядами, то и я стараюсь принимать любого человека с его взглядами, если они уж не совсем людоедские.
Воинский путь и священнический очень близки. Прежде всего, это идея служения, тот факт, что здесь ты не принадлежишь сам себе. Такой человек не может служить от девяти до шести, он служит каждую минуту своей жизни. И ощущает в себе необходимость выполнения долга.
***
Самое главное - видеть человека. Тут мне большим подспорьем служит Октябрь 1993 года, когда люди самых разных взглядов, сошлись на понимании того, что нельзя позволить одному человеку растоптать доверие всей страны. Если человек, который принёс присягу соблюдать высший закон страны, может выбросить его в помойку, то это приведёт к страшным последствиям. Собственно, так и произошло. Весь правовой хаос 90-х годов выходит из Октября-1993. Почему нельзя делать рейдерские захваты предприятий, если произошёл рейдерский захват законодательной власти? Почему нельзя "замочить" конкурента, если можно расстрелять парламент? За две недели в осаде я получил серьёзный опыт нахождения общего языка с людьми разных взглядов. Я понял, что главное - это попытаться понять логику другого человека и найти не то, что разъединяет, а то, что объединяет и на этом сосредоточиться.