Газета Завтра 431 (8 2002)
Шрифт:
Географическое положение России, ее циклопические размеры создают исключительно выгодные для ПВО условия. Только в приграничных районах противник сможет максимально использовать преимущества своей техники и вооружения, но в глубине России они сводятся к тому минимуму, который уравнивает наши шансы. И потому восстановление и развитие ПВО и ВВС должны стать приоритетными.
Но подход к их развитию должен перестать быть шаблонным. Нам нужны качественно новые средства ПВО и качественно новые самолеты. Нам нужны ЗРК, которые могли бы воевать в любых помехах и сбивать противника на таких дальностях, которые
Нам нужны самолеты, которые могли бы взлетать и садиться не с аэродромов, которые будут уничтожены в первые минуты войны, а с любых поверхностей, с участков шоссе или просто "площадок подскока", из леса, с крыш домов. В будущей войне "классическим" аэродромам места больше нет.
Нам нужны новые РЛС, которые бы с помощью новых физических принципов (или наоборот, старых) обнаруживали бы авиацию противника, невзирая на технологии "невидимости" и оставаясь невидимыми для него. Такие станции у нас разработаны и опробованы, но их нет в войсках.
МЫ ДОЛЖНЫ ШАГ ЗА ШАГОМ начать восстанавливать нашу русскую крепость. Сделать ее неприступной. И тогда мы получим исторический шанс уцелеть как нация и государство. Запад слишком рационален и практичен, чтобы позволить себе сегодня ведение войны с неясной перспективой…
Речь идет об исторической задаче, лежащей на наших Вооруженных Силах. Сегодня армия России должна обеспечить стране минимум 10-15 лет гарантированного мира, чтобы за это время, если, наконец, в России появится настоящий национальный лидер и национально-ориентированное правительство, провести необходимые реформы и поднять страну из руин.
Если хотите, то перед армией России сегодня стоит историческая задача — дать России время для сосредоточения и национального рывка.
Когда-то канцлер Горчаков, после поражения России в Крымской войне, сказал, что Россия "закрывается". Закрывается, чтобы сосредоточиться, перестроиться, реформироваться. Сегодня этот лозунг актуален как никогда. Мы должны "закрыться". Не отгородиться от мира очередным "железным занавесом" или колючей проволокой, а дать ясно понять, что нам больше нет дела до окружающего мира, до американских "общечеловеческих" и прочих ценностей.
Мы должны заняться, наконец, только своими проблемами, сообразуясь и советуясь лишь с собственной историей и традициями, не обращая внимания на весь остальной мир и не считаясь с тем, что он будет думать о нас.
У нас просто больше нет времени на эти глупости.
[guestbook _new_gstb] На главную 1
3 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random; z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 36 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Александр ПРОХАНОВ. Ты, писатель, политик, оказался в тюрьме, то есть судьба подарила тебе еще один классический опыт, без которого, пожалуй, бытие неполное. Эту полноту вкушали Сократ, Христос, Томас Моор, Достоевский, Сталин, Вавилов, Варенников, Макашов. Что для тебя, испытавшего изгнание, войну, литературный успех, — что для тебя этот новый, тюремный опыт? Куда склоняется твое мировоззрение? Как дался тебе переход от "свободы" к "несвободе"?
Эдуард ЛИМОНОВ. В тюрьме я оказался впервые в 58 лет, т.е. уже человеком, закаленным жизнью — предательствами, опытом одиночества — потому шокирован тюрьмой не был. Хотя здесь тюрьма особая — это Бастилия, это склеп для государственных преступников. Здесь тебя проводят, как тень, чтобы ты не видел других теней. Для людей, всецело обращенных в социум, не привыкших к умственному одинокому труду, здесь, я полагаю, — невыносимо. Я — профессиональный затворник, потому мне легче. Другие тюрьмы — Бутырка, Матроска — там общество, и, наверное, его слишком много. Там много социума, здесь мало — один, как правило, сокамерник.
На самом деле тюрьма — это репетиция смерти. И, разумеется, как с высокой вершины, открываются мощные виды на человечество, копающееся на своих мерзлых и жалких нивах. Тюрьма дает право на величие. Я думаю, судьба меня особо отметила: в пошлый век без героев быть обвиненным в таких "преступлениях", в которых и Разину с Пугачевым было бы не стыдно быть обвиненными.
А. П. Из чего складывается твой тюремный быт? Какие люди тебя окружают? Какие "судебные" перспективы? Как связан ты с внешним миром?
Э. Л. Тюремный быт следует правилам внутреннего распорядка, висящем на стене. Подъем в 6 утра, отбой в 22 часа, между ними день, полный всяких тюремных мелочей. Обычно во второй половине дня, с 14.30, меня выводят в другую камеру, где я пишу часов эдак до 19.30. Сейчас я знакомлюсь с материалами дела, потому писать могу только после обеда в субботу и воскресенье. Большинство з/к здесь спят, я сплю свое от 22.00 до 6 часов и если удается чуть-чуть после, до прогулки. Прогулка во двориках наверху. Обычно гуляю один, сокамерник ходит гулять редко. Прогулка — час, во время прогулки отжимаюсь от пола, приседаю, бег на месте. Так весь час. Если лежит снег — значит, в снегу, дождь — под дождем. Я не пошел на прогулку только один раз.