Газета Завтра 458 (36 2002)
Шрифт:
"Где же отпор?.. Где государственники?.. Где защитники советского строя?.."— панически восклицал Белосельцев. Кинулся в метро "Площадь Маяковского", чтобы пронырнуть под разгоравшейся схваткой, выйти у "Охотного ряда", где собрала свои ряды демонстрация в защиту советского государства.
КАК В УГАРЕ, он промчался под Центром, вынесся на поверхность у Манежной площади. Вся площадь: от гостиницы "Москва" до Манежа,— клокотала, взрывалась, была переполнена до краев. Выдвигала вперед, на улицу Горького шеренги демонстрантов, которые мощно, слитно двигались навстречу невидимому врагу, готовясь его сокрушить. Белосельцев, ощутив эту мощь и энергию, непреклонную готовность сражаться, испытал огромное облегчение. Не все еще пали духом. Не все безвольно устранились от схватки. Не все переметнулись
Воодушевленный, готовый к бою, он наблюдал выдвижение колонн.
Первыми шествовали члены профсоюзных объединений, в основном, крепкие, ладно скроенные женщины, загорелые после южных курортов, свежие после оздоровительных пансионатов. Энергично, слаженно передвигали плотные, с налитыми икрами ноги. Их легкие блузки едва сдерживали колыхание сильных грудей. "Ветер перемен", дующий сверху, от площади Пушкина, был бессилен разрушить высокие, белого цвета прически, сделанные на века в профсоюзных парикмахерских. Они несли гирлянды разноцветных шаров, бумажные цветы, плакатики с надписью: "Мир, Труд, Май". Раскрывали гулкие рты с золотыми пломбами. Подбадривая друг друга взглядами и улыбками, пели "Подмосковные вечера". И дух захватывало от этой родной, никогда не надоедавшей песни.
Следом, почти наступая им на пятки, шли коммунисты, неся на палочках красные таблицы с наименованиями райкомов. Радовали глаз хорошо вычищенные пиджаки, туго, несмотря на жару, повязанные галстуки, многочисленные значки, выпущенные в честь государственных юбилеев. Их лица были спокойны, выражали чуткость к пожеланиям трудящихся, готовность выслушать представителей трудовых коллективов, внимательно отнестись к нуждам людей. Они были готовы работать в новых условиях, идти в трудовые коллктивы, заново прочитать Ленина: "Учиться торговать", "Учиться у масс", "Учиться управлять", "Учиться, учиться и учиться". Они несли лозунги: "Перестройка, ускорение, гласность", "Больше свободы, больше социализма", "Народ и партия — едины". "Разобьем о камни собачьи головы "банды четырех". В их рядах шагал знаменитый певец Кобзон в парике из рыбьей чешуи. Раскрывал львиный зев, словно собирался проглотить Манеж вместе с Историческим музеем и находившимся там скелетом мамонта. Пел свою походную, заповедную: "И Ленин, такой молодой, и новый Октябрь впереди!.."
Далее шли ударники коммунистического труда, цвет рабочего класса и трудового крестьянства, не подверженные социальной эрозии, не захваченные мелкобуржуазной стихией. Многие из них были в касках. Иные несли на плечах отбойные молотки и бетонные вибраторы. Токари раскрывали штангенциркули, замеряли в выточенных деталях микроны. Сварщики в масках возносили над головами шипящие жала автогенов, бенгальские огни электродов. Колхозницы обнимали золотые снопы, другие ловко доили породистых холмогорских коров, выдавливая в подойники звонкие кипящие струйки. Их колонну возглавляли "красные директора", "флагманы" социалистического производства, "наши маяки". Исполненные достоинства, явились в Москву с заводов-гигантов, чтобы сказать народу: никогда "Уралмаш" и "Магнитка", "Ижорские заводы" и нефть Самотлора не попадут в руки хищных, беспощадных буржуев. Тут же, в рядах, катили первые советские автомобили, нарядные "эмки", великолепные, на белых шинах "ЗИСы-110". Неуклюже передвигался колесный трактор и самоходный комбайн "СК-4".
Трудящиеся пели марши великих строек: "Не кочегары мы, не плотники...", "Мы идем на смену старым утомившимся бойцам...", "Под крылом самолета о чем-то поет..." Песни громко, вольно возносились в московское небо, где летели, сопровождая колонну, серебристые дирижабли с надписями "СССР", аэростаты, краснозвездные "ястребки", и бипланы "По-2", сложив в небесах живое и трепещущее слово "Сталин". Парашютисты выбрасывались из "кукурузников" и точно приземлялись в центре колонны. Встраивались, свертывая на ходу парашюты. Подхватывали песню, которую, мощно двигая комсомольскими скулами, упрямо бодая воздух неподкупной головой, исполнял патриотитческий баритон Лещенко: "Свадьба, свадьба разлетелась по земле..."
Чуть приотстав, немного отдельно, показывая свою значимость для страны и народа, шли люди науки. Несли в стеклянных банках заспиртованных
Ветераны всех войн, сгибаясь под тяжестью орденов, не стыдясь своих шрамов, несли победные трофеи. "Афганцы" высоко подымали на древке пиджак Амина, захваченный при штурме дворца. Престарелые десантники, покорявшие восставший Будапешт, несли американские штиблеты Имре Надя, брошенные им в паническом бегстве, а также фиолетовую сутану продажного кардинала Миндсетти. Авиаторы, защищавшие небо над Каиром во время шестидневной войны, несли обломок израильского истребителя "Кфир", начертав на нем патриотический лозунг: "Бей воробьев, спасай Россию!" Участники вьетнамской войны, став за время жестоких боев в джунгях значительно ниже ростом, приобретя узкий разрез глаз, чтобы безошибочно различать в небе американские "В-52", катили подарок товарища Хо Ши Мина — простой велосипед с седлом из кожи американского летчика. Герои боев за Берлин, Кенигсберг, Лейпциг несли фрагменты готических соборов, которые все эти годы бережно хранились и не выдавались покоренному врагу, покуда тот не вернет в Ленинград Янтарную комнату. Особенно выделялись участники боев на Халкин-Голе. Маршируя, они читали наизусть кодекс чести самураев, захваченный тремя танкистами, тремя веселыми друзьями, которые, несмотря на годы, бодро шагали в колонне. Двое — в танковых шлемах, а один — в кепке, подаренной ему артистом Крючковым.
Белосельцев ликовал. То встраивался в проходящие колонны, подхватывая грозные освободительные песни: "Мы не дрогнем в бою за столицу свою...", "Идет война народная, священная война..." То отставал, чтобы видеть все новые и новые ряды бойцов. Язвил, хохотал над едкими, не хуже Кукрыниксов, карикатурами, что изображали Горбачева в виде целлулоидной погремушки в руках у Рейгана. Или Александра Яковлева в виде подслеповатого сома, плывущего в мутных водах перестройки.
Белосельцев воспрял духом. В ликовании подхватывал громогласные лозунги, несущиеся из монолитных рядов, в которых, прикрывая глаза темными очками, умышленно подвязав щеки бинтами, дабы остаться неузнанными, шагали чекисты.
— Враг будет разбит, Победа будет за нами!— кричал Белосельцев, подымая стиснутый кулак.
— Ни шагу назад, позади Москва!— негромко откликался краснолицый, индейского вида разведчик, внедренный в дикое племя, обитавшее на берегах Амазонки.
— Будет и на нашей улице праздник!
– — шумно и радостно выдыхал Белосельцев.
— Кадры решают все!— шепнул ему невысокий полуобнаженный человек в ритуальной маске, нелегал, действующий в опасной среде африканских пигмеев.
Вслед за людскими колоннами, продолжая их шествие, вливаясь в демонстрацию тяжкой, сотрясающей землю поступью, шагали памятники. Впереди шли бронзовые фигуры со станции метро "Площадь Революции". Вынужденные долгие годы находиться в согбенных позах, подпирая головами и спинами арки подземелья, теперь они распрямились, шли во весь рост: красноармейцы с винтовками, матросы с гранатами, рабочие-баррикадники с револьверами, революционные женщины с санитарными сумками.
— Товарищи, у всех есть мандаты?— сурово спрашивал бронзовый пролетарий с ярко блестевшим кончиком башмака, стертым от бесчисленных прикосновений безымянных пасажиров метро.
— Не волнуйся, браток,— сплевывал длинным бронзовым плевком революционный матрос с "Авроры",— контру будем кончать на месте!
За ними, во весь свой великолепный рост, сия нержавеющими мускулами, напрягая стальные бицепсы, легированные икры и бедра, шли Рабочий и Колхозница. Воздевали скрещенные серп и молот, стараясь не сколоть ими высокие баллюстрады гостиницы "Москва", осторожно перешагивая троллейбусные провода. Белосельцев услышал их поднебесные, напоминающие раскаты грома голоса: