Газета Завтра 491 (16 2003)

Завтра Газета Газета

Н.Ш. Район между Жёлтой рекой и Янцзы. И побережье. Это и есть настоящий Китай. А окраинные районы — уже не совсем китайские районы. У них поэтому нету особой нужды расширяться. Но китайская эмиграция будет, конечно, расти.

Г.Б. У Китая достаточно своих внутренних территориальных ресурсов для перемещения после демографического взрыва своего увеличившегося населения. Ты так считаешь? Сибирь же будет в основном прирастать китайской эмиграцией?

Н.Ш. Да, я думаю так. Население Китая скорее не растёт, а стареет.

Детей очень мало, и они избалованные оттого. Некитайцам разрешается иметь много детей: тибетцам, уйгурам.

Г.Б. Здесь какое-то противоречие. Стремление к ограничению населения, с одной стороны, китайского, а с другой стороны — отсутствие этого запрета для граждан других национальностей. Внутренние национальные противоречия, этнические разногласия есть?

Н.Ш. Да, такие движения есть и в Тибете, и в Ойгурстане. В Китае шовинизма много. Их отношения к другим народам не всегда лояльны. Хотя все они называют себя китайцами, независимо от национальности.

Г.Б. Официальный Китай признаёт существование других этносов, других народов?

Н.Ш. Конечно, признаёт. И языки изучают. Есть автономные регионы.

Г.Б. Видимо, система автономии заимствована у Советского Союза?

Н.Ш. Да, конечно.

Г.Б. Но в итоге система эта не привела к жесткому сепаратизму и местному национализму, как в современной России?

Н.Ш. Это надо ещё посмотреть, что произойдёт. Всё ещё возможно при дальнейшем неблагоприятном развитии событий.

Г.Б. Возвращаясь к прежней китайской традиции, которая тебе близка, что ты смог бы сказать о том, что древняя китайская традиция до сих пор ещё востребована, жива? Или она уже убита воинствующим атеизмом, коммунизмом, опять же культурной революцией?

Н.Ш. Мне кажется, она всё ещё достаточно сильна. За пятьдесят лет нельзя уничтожить то, что накапливалось и культивировалось тысячелетия.

Г.Б. Конфуцианство нельзя даже назвать религией, наверное, по европейским понятиям?

Н.Ш. Да, наверное, это так.

Г.Б. Насколько сильна роль традиционных религий в Китае? Даосизма, конфуцианства, буддизма?

Н.Ш. Они приобретают массовость. Хотя вряд ли все ходящие в храмы понимают сущность исповедуемых ими религий глубоко.

Г.Б. Какова роль иерархов, священства в жизни Китая?

Н.Ш. До сих пор они подчинены партийной системе Китая.

Г.Б. Продолжая тему конфуцианства — этой жёсткой иерархической системы, хотелось бы узнать, какова роль этой традиции в современной внутренней и внешней политике Китая?

Н.Ш. Культура послушания, иерархия подчинения очень сильно развиты. Нравственность — не столь важна.

Г.Б. Этика наживы, потребления процветает ли в современном Китае, тянущемся, как ты сказал, и к американским ценностям жизни?

Н.Ш. Можно сравнить Китай в этом

отношении с Японией, где мирно соседствуют и конфуцианство, и буржуазные какие-то ценности. Но в Китае возможны свои оттенки этих отношений, более сложные. Так как Китай всё же прошёл и коммунистический период. Потому не знаю, как это будет складываться в дальнейшем.

Г.Б. Я имел в виду даже не отношение к властям, а отношения в рамках семьи, друг с другом. Теряются ли традиции при этом?

Н.Ш. Да, конечно, и опыт Японии и здесь говорит не в пользу традиций.

Г.Б. Китай — империя. Может быть, последняя из существующих в этом мире настоящих империй. Какова же дальнейшая судьба спорных территорий Китая, Тибета, в частности?

Н.Ш. Думаю, что это будет автономия частичная. Идет усиленный диалог с Далай Ламой. Тибет не нуждается, по его утверждению, в независимости. Он — часть Китая с определённой долей независимости.

Г.Б. Тибетские традиции. Насколько они были разрушены коммунистическим Китаем?

Н.Ш. Очень многое было сломано, разрушено из этих традиций.

Г.Б. В современном Китае китайцы уже не занимаются разрушением тибетских религиозных традиций?

Н.Ш. Однозначно на этот вопрос ответить пока нельзя. Но давление со стороны государства становится всё слабее и слабее. Хотя силён ещё китайский шовинизм.

Г.Б. Что ты имеешь в виду под китайским шовинизмом? Отношение ко всему миру, ко всем народам как к варварам?

Н.Ш. Да, что-то в этом роде. Хотя, я думаю, что у многих народов такое есть.

Г.Б. Проблема Китая и исламского мира. Часть исламской цивилизации существует и в Китае. Не кажется ли тебе, что Уйгурия — это бомба замедленного действия, которая может привести к распространению исламского фундаментализма, терроризма?

Н.Ш. Да, существует некая опасность. Уйгуры желают освободиться от Китая, соединившись с родственными тюркскими народами. Но насколько сильны эти желания и подкреплены ли они какой-то реальностью, я не знаю.

Г.Б. Концепция нового халифата была популярна в исламских кругах Центральной Азии — бывшей советской Средней Азии, в Афганистане. Насколько популярна эта концепция в Уйгурии?

Н.Ш. Думаю, что это скорее пропагандистские какие-то приёмы, мало имеющие отношения к реальной жизни в исламском Китае. Всё это поиск так называемого "общего врага". Кому это выгодно, мы знаем.

Г.Б. После образования коммунистического Китая в нём всё же оставался ряд территорий, в отличие от России, где сохранилась традиционная китайская культура, традиционное китайское общество — это Тайвань, Гонконг, если не говорить о традиционных китайских центрах Юго-Восточной Азии, — Сингапур и так далее. Какова роль этих центров сейчас? Ощущают ли они своё единство с материковым, основным Китаем? В Гонконге, объединившемся с Китаем, этой проблемы уже нет.