Газета Завтра 514 (39 2003)
Шрифт:
Они первые пролили кровь! Та кровь, о которой говорила Церковь, говорил патриарх! Они бы все сами ушли, от пролитой крови содрогнулись. Уже в окружении Ельцина началась паника. Но это нельзя было остановить! На эту стрельбу защитники "Белого дома" откликнулись штурмом.
Я видел, как бежал приднестровец с пулеметом, "Стой! Остановись!" Он меня оттолкнул!.. Видел, как охрана передергивала автоматы. "Остановитесь!" Меня не слушали.
Руцкой призывал штурмовать мэрию. Это была истерика, эмоциональный взрыв. Разум его помрачился. Нельзя было этого делать! И мэрия была взята с применением оружия.
Дальше — Останкино! Ведь там наши почти не стреляли. Этот грузовик, который долбил дверь! И единственная
Это был конец. Это дало Ельцину козырь. Так возникла ситуация "вооруженного мятежа".
Страшная динамика событий с момента ельцинского указа включала в себя множество экспромтов и взрывов. Конечно же, нельзя было остановить эту динамику в момент воскресного прорыва оцепления.
Потом мне Руцкой признался: "Да, мной овладели эмоции! Нельзя было им поддаваться!" Когда его и Хасбулатова сажали в автобус, чтобы везти в Лефортово, Хасбулатов был спокоен, а Александр Владимирович плакал. Эмоции выходили слезами.
Я вынес из "Белого дома" несколько аудиокассет с записью перехватов, в которых полная картина штурма. И одну кассету иностранного журналиста, где видеозапись штурма. Все это сейчас в надежном месте.
Первые два дня я скрывался. Было страшно выходить наружу.
Сейчас я уезжаю из Москвы. За пределы России, не слишком далеко.
У меня будет время повспоминать и подумать.
ЧЁРНАЯ БАРЖА
30 сентября 2003 0
40(514)
Date: 01-10-2003
Author: Свидетельство П. АРТЕМЕНКО, пенсионера
ЧЁРНАЯ БАРЖА
Я отставной майор МВД, работал в кадрах в Главмедуправлении Москвы, а до недавнего времени подрабатывал к пенсии вохровцем в больнице имени Склифосовского. А дочь моя живет от Дома Советов, рукой подать, через Москва-реку.
Первое. В московских клиниках знакомых у меня по прежним временам много, и я знаю из первых рук, что тяжелораненых и собственно погибших туда из Дома Советов почти не поступало. Пять московских моргов забиты, да, но все это дало Останкино и прилегающие к Дому Советов дворы. Там много народу покосило. А вот знаменитая областная клиника — МОНИКИ — получила даже указание развернуть целый госпиталь для приема раненых из Дома Советов, да, как оказалось, зря... Наш "Склиф" принял около 350 раненых, но большинство — старики, женщины, случайные прохожие, угодившие под очередь, даже дети. То же в 66-й, 33-й (83 раненых), не говоря о переполненной 7-й детской в Тушине. Причем, что характерно, ОМОНом взяты под охрану, кроме "Склифа", еще и 33-я, 67-я, Боткинская.
Второе. На моих глазах с вечера 4 октября и далеко за полдень 5-го здание Дома Советов горело, и никто его не пытался тушить. Очаги внутренних пожаров наблюдались и после.
Третье. Три ночи с 5-го на 6-е, с 6-го на 7-е, с 7-го на 8-е моя дочь видела ночью на Москве-реке суда с широким остовом, возможно, баржи и теплоход, в которые из здания Дома Советов военные перегружали что-то, переносили в мешках и на широких полотнищах. Дочь наблюдала все это в театральный бинокль, но выйти из дома и рассмотреть поближе и думать не приходилось: комендантский час, строго.
Сопоставив эти три обстоятельства, я допускаю, что это вывозились останки погибших в расстрелянном здании, не спасенных раненых, которым просто дали догореть в огромном пожаре в верхних этажах.
ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ
30 сентября 2003 0
40(514)
Date: 01-10-2003
Author: Свидетельство Д. КОТОМКИНА, выпускника
ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ
...Сначала приходит звук. Жестяное нестройное стаккато, напоминающее о дожде, ударяющем в крышу, о приближении грозы. (Каждая трагическая эпоха имеет, убежден, свою звуковую доминанту. Надвигающийся лязг никелированных, друг друга задевающих краями омоновских щитов и мембранные команды карателей на фоне пулеметной пальбы запомнятся русским так же, как топот чоновских продотрядов, как скрип тормозов черных "марусь" Большого Террора.) Сидя на крыше одного из коммерческих киосков возле станции метро "Баррикадная" 29 сентября сего года, в 19.30, я вижу, как одна из четырех сверкающих, лязгающих, ощеренных дубинами когорт идет на народ в упор, начав движение от цоколя "высотки", другая надвигается слева, от Садового кольца, третья — справа, с Красной Пресни, четвертая... о, ее мы тоже скоро увидим: она мистически материализуется за нашими спинами, отгородив нас от метро. Это случится скоро, очень скоро.
Пока же они освобождают от народа проезжую часть. Это дается им почти без усилий: люди просто не понимают, что их хотят сжать на малом пространстве до наиболее удобной для избиения плотности. Когорты смыкаются. Очутившись метрах в ста от входа в метро, толпа начинает сопротивляться. Несколько минут народ и ОМОН топчутся "стенка на стенку". ОМОН сильнее. У него щиты, "члены ОМОНа" (так они сами себя официально величают) выстроены в четыре ряда.
Они применяют свой излюбленный прием: надавив на толпу, "выпрямив" чуть не под прямым углом припавших к их щитам людей, несколько омоновцев одновременно наступают им на ноги и — толкают. Люди — человек пятнадцать зараз — валятся на асфальт, в грязь. И тут прелюдия заканчивается. Вступают ударные. У них продуманная тактика. Четвертая когорта отсекает людей от метро. Совместно с первыми тремя она создает "котел". Тех, кто в нем остается, избивают резиновыми дубинами омоновцы из третьей и четвертой шеренг. Таких "котлов" заваривается несколько. Один из них — прямо у подножия моего наблюдательного пункта. В "котле" — одна женщина и трое мужчин. Они втроем работают, как слаженная машина: сдавливают этих четверых щитами и наносят удары по ногам. Потом отпускают. Женщина падает, барабанные перепонки разрываются от ее крика. Один из мужчин, старик в очках, падает тоже. Женщина, скорее всего, просто случайно попала в котел. У нее ухоженная прическа, на ней дорогая "кожа". Ей везет: один из мужчин, прикрыв от ударов, позволяет ей выползти из "котла". Его сваливают толчком щита. Старик, теряя очки, поднимается на ноги. Он бросается к ним: "Что вы! Что ж это... Не бейте!" Через несколько мгновений, с лицом, рассеченным острой кромкой щита, подсеченный ударами дубин по ногам, он ужом уползает во тьму между палаток.
Этим двоим приходится плохо. Их бьют и дубинами, и ногами.
Крики, нестерпимые женские крики сотрясают воздух. Это контрапункт. Грохот омоновских щитов, глухие звуки, производимые непревзойденной резиновой, со стальным сердечником дубиной российской демократии, врезающейся в плоть, шипение химических "дымовух", кидаемых ими в толпу, металлический голос, зазывающий людей войти в метро (как?), — подголосья в никем еще не написанном концерте № 1400 для ударных с оркестром.
На последнем его аккорде я, избитый, спасающийся от ударов, перемахнув через турникет (предусмотрительно сдвинувший свои обутые в резину клешни), поскользнулся в крови. Это давешний старик, разбрызгивая тяжелую кровь, всем телом пал на черный резиновый поручень эскалатора.
Я уже не помню, били нас в вестибюле станции или нет.
СКВОЗЬ СТРОЙ
30 сентября 2003 0
40(514)