Газета Завтра 524 (49 2003)

Завтра Газета Газета

Мне вдруг очень захотелось спать. Я решил, помня о будущем дежурстве в банке, чуть вздремнуть, сидя возле пока еще теплого котла. Хорошо так не выспишься, скоро проснулся, запил чаем из электрического чайника у старшей.

Пора было уже сдавать наряд следующей смене офицеров. Командир части сам ездил к соседям, пробивал насос, говорят, звонили чуть ли не министру в Москву, пока соседский командир не согласился расстаться со своим любимым насосом. Его, командира соседей, понять можно — случись что-нибудь теперь у него, как он будет без насоса. Насос теперь должны были привезти уже к вечеру. Сам наш командир приехал к времени смены нарядов.

Уставшие и замерзшие, мы, офицеры старой дежурной смены, слушали

вялые слова благодарности командира части. Избежать катастрофы не удалось, но мы держались молодцом — общий вывод о нашей работе от командира уже не вдохновлял. Хотелось как можно скорее домой, оставив новому дежурному и его помощникам встречать насос, монтировать его и спасать город. Молили Бога, чтоб не успели за это время полопаться трубы.

После смены я быстрым шагом прошел домой. В квартире уже были налицо все признаки, известные о катастрофах из телерепортажей про Партизанск и Карелию. Семья сидела на кухне в куртках и рукавицах, во всех комнатах, кроме кухни, стоял мороз, казалось, сейчас с потолка повалит снег.

Наскоро перекусив, я решил как можно скорее покинуть город. Собрался, почти не переодеваясь, быстро пошел к автостанции. Предстоящее дежурство в охране, которое мне все эти предыдущие сутки казалось каторгой, теперь казалось спасением.

Там, в областном центре, в банке сейчас тепло, есть горячая вода. Можно даже по-быстрому принять теплый душ…

А главное, там беззаботный народ, знать не знающий, что такое коммунальные катастрофы.

Автобус с трудом выбирался из города. Вся уборочная техника была переброшена на "дорогу жизни" и к реке. Сугробы стояли по колено. Пару раз, казалось, что автобус сейчас застрянет в снегу, пока он не выбрался на федеральную трассу, которую вовсю чистили мощные импортные желтые грейдеры…

Записал Александр БРЕЖНЕВ

РУССКИЙ МИР И Я В НЁМ — РУССКИЙ!

Юрий Осипов

9 декабря 2003 0

50(525)

Date: 10-12-2003

Author: Юрий ОСИПОВ

РУССКИЙ МИР И Я В НЁМ — РУССКИЙ!

Что значит русский мир, мир именно русский? Что это такое — быть русским? Русской природы как природы нет и быть не может, есть природа, находящаяся в связи с русским миром. Природа способствует русскости, но не дает ее — она здесь нейтральна. То же самое и о пространстве, хотя вовсю говорим о русских просторах и равнинах, — не потому, что они сами по себе русские, а потому, что они связаны с русским миром, ему служат, как-то ему соответствуют.

Дело не в природе и не в пространстве, как и не в том же климате, — разве только самая малость: среда обитания тут не совсем безразлична, но не от нее же сама суть человека! Суть человека, наверное, в самом человеке, но в чем же или от чего же — от организма или от души, от крови или от сознания, от химии или от идеи?

Вот та же русскость: сколько иностранцев, чужеземцев, инородцев становились в русской среде вполне русскими, хотя в чем-то и особенными русскими, иногда и не слишком русскими, часто и не до конца русскими.

И наоборот, сколько соотечественников, туземцев и соплеменников вдруг оказывались в русской же среде совсем и не русскими, мало русскими, а то и противорусскими. Как и в нерусской среде русские могли долго оставаться русскими и неожиданно быстро превращаться в нерусских, сохраняя что-то русское лишь в глубинном осадке.

Что здесь важнее: физический генотип или культурный, рождение или бытие, влияние среды или внутренний зов?

Нам остается такой ответ: если дело касается отдельных людей, то значимость или удельный вес

того или иного обстоятельства-мотива, видимо, имеет случайный характер, а вот относительно масс людей, особенно внутри масс-общностей, одной случайностью не обойтись, хотя вряд ли помогут тут закономерности, ибо как же их вывести?

И тогда в действие вступает логика, однако не простая, что ведет от одного вывода к другому, а более сложная, что позволяет как бы перескакивать, хотя и непроизвольно, от заключения к заключению, а то и вовсе обходиться без какой-либо цепочки доказательств.

Русские — и все, а вот почему, из-за физики или той же лирики, большого значения не имеет, ибо от всего понемногу. Но в главном, видимо, из-за того, что действительно присуще всем — всем русским: это общее есть не что иное, как язык, однако не как чисто словесное образование, а как что-то, что улавливает и преподносит смысл, в слове и словах не всегда содержащийся, а лишь им обозначаемый и представленный. Язык, что и народ, этнос. И совсем не случайно великий А. С. Пушкин обмолвился: "всяк сущий в ней язык", имея в виду народы.

Если подходить к языку как к чему-то нейтрально информационному, отражательному и показательному, то народ тогда — не язык — и Пушкин сказал о языке как народе случайно и зря. Однако Пушкин это Пушкин, а потому есть резон не спешить с выводами, а подумать, ведь из каждого слова "смыслы торчат, — как заметил русский поэт О. Мандельштам, — в разные стороны", т. е. слово — сонмище смыслов. Смыслы в основном не в языке, они за его пределами, но без языка нет смыслов, их выражения, а главное, восприятия, не выраженного в слове-словах, а находящегося как бы вне их, между ними, за ними.

Сам по себе язык — не народ, а вот народа без языка нет, а потому народ — это язык, как и язык — это народ. В крови у Пушкина всякое найдешь, разную там хромосому, а Пушкин — русский, ибо язык у него русский.

Когда мы говорим "язык", т. е. народ, то имеем в виду не словарный запас того или иного народа, а живой язык, который не есть одни слова, но многое другое — междометия, разные, не учтенные официально, акценты, возгласы, звуки, гримасы, жесты, ужимки, вообще все, что сопровождает живой язык — речь, что речёт, что рекёт, что река, что течь, что течение, что истекает, что поток — живой идеальный мир, космос, а то и вселенная. У языка по этой части нет преград — во всю бесконечность! И у каждого народного языка — своя вселенная, правда, разного масштаба, ибо жизнь языка, его реальность, как у этноса, разная — где побольше, где поменьше.

А в языке или через язык — все! Думы, воображение, речь, общение, а главное — вся культура, со всеми нормами и аномалиями, запретами и разрешениями, установками и ценностями; и понимание, и самоощущение, и поведение, и воззрение, мировидение и мироведение, знание, а соответственно и сознание: свое и общее. Все так или иначе "обволочено" языком, опосредовано — от языка как живой идеальной реальности зависит ко всему отношение, всего понимание, всего одобрение или порицание.

Ведь дело тут не в словах, которые лишь орудие, а в понятиях, которые не суть слова, хотя словами могут быть выражены. Вот человек бывает со словами, а без понятия — и это "без понятия" куда как важнее слов. Словами сыплет, а понятия, о чем сыплет, не имеет. А в языке как раз понятия важнее слов, ибо они и есть часто сама суть, а не только знак, как слово. Язык не только больше, чем слова и грамматика, но он еще и больше, чем… язык, т. е. больше того, что человек способен выразить словом "язык". Только уяснив это, можно представить себе, что есть в действительности язык — эта более чем информационная среда, ибо она восходит к тому, что можно назвать предынформацией, и нисходит к тому, что можно было бы назвать послеинформацией.