Газета Завтра 776 (40 2008)
Шрифт:
Документ — это факт, подчас говорящий больше, чем хотел сказать его автор. Но всегда говорящий об авторе (даже, когда перед нами фальшивка!) Исторический документ, созданный в событийном контексте, тем более, человеком осведомленным, способным влиять на многое, сознающим свою ответственность за принятые решения, находящимся на перекрестке важнейших процессов — это уже историческое свидетельство. Серия документов, представленных в хронологическом порядке, без изъятий (разумеется, в меру их доступности исследователю), снабженная краткими справками о лицах и упомянутых фактах — документальная основа для анализа. Анализа действий тех или иных лиц, объективных процессов, увязывания причин и следствий. База для осмысления эпохи.
Такой базой являются издаваемые нами сталинские Сочинения.
Результат этого издания — строгое ограничение возможности спекулировать на содержании советской эпохи. Анализ собранных документов позволяет разобраться со многими, по сути антисоветскими, творениями хрущевской "оттепели"
Принято считать, что судьба закона стоимости после бурных дискуссий 20-х годов всерьез заинтересовала советское руководство лишь после войны. Это связывают с появившимися в 1952 году "Экономическими проблемами социализма в СССР". В том числе на этом основании советскую экономическую политику объявляют инструментом неумеренной централизации и целенаправленного закабаления рабочих и геноцида (!) крестьян. А между тем серьезную пищу для размышлений на эту тему дают речь Сталина на Пленуме ЦК ВКП(б) 26 ноября 1934 года об отмене карточной системы (Соч., т.18., с.74) и беседа об учебнике "Политической экономии" 29 января 1941 года (т.14 (2-е издание), с.562). Сопоставляя заявления и действия руководства СССР в экономической, политической, культурной сферах (для анализа имеется достаточно архивных источников), нельзя не прийти, по меньшей мере, к двум выводам. Во-первых, из указанных материалов очевидно стремление советского руководства к научному подходу во всех сферах общественного развития: и при отказе от исчерпавшего возможности НЭПа, и при допущении товарно-денежных отношений в рамках становящегося социалистического хозяйства, и в усиленном самобытном развитии национальных культур как условии их последующего снятия в едином культурном и языковом мировом пространстве. Решения выверялись, шаги тщательно продумывались. Случайного и спонтанного практически не было (что, конечно, само по себе не исключало ошибок). Во-вторых, на сравнении очевидно, до чего печален уровень экономической мысли в наши дни. Общественность кормят варевом полуторавековой выдержки, еще домарксовых времен. В сравнении с этим даже наивные подчас советские планы и прогнозы — новаторство на фоне реакции и отсталости. Не верите? Почитайте и сравните сами. А идеи и практика планирования в континентальных масштабах — послезавтрашний день для современного капиталистического хозяйства (хотя сам И.В.Сталин и сомневался в этом — как видно из беседы с Г.Уэллсом от 23 июля 1934 года (т.14, 2-е изд., с.12)). Разумеется, подобные материалы не станут нынче рекомендовать студентам-экономистам.
Другой пример — принципиальная и последовательная политика Советского Союза в предвоенный период, направленная, с одной стороны, на мобилизацию здоровых сил в мире для противостояния фашистской угрозе, а с другой — на подготовку собственно СССР к неизбежной схватке с врагом, — в устах буржуазных ревизионистов превратилась в нечто постыдное. Не удивительно, что обмен телеграммами между Сталиным и сотрудником советской разведки Б.Н.Рыбкиным, выполнявшим в 1938 году секретную миссию в Финляндии (широкие договорные взаимовыгодные предложения с целью обеспечить невхождение последней в орбиту Германии), не опубликован до сих пор! По сути, содержание переговоров известно лишь с финской стороны в отрывочном изложении тогдашнего министра финансов Таннера. Также лишь фрагментарно доступны нам записи бесед финской правительственной делегации со Сталиным в Москве в октябре 1939-го. Почему так? Ведь было же из-за чего финским государственным лицам после войны признавать, что их предшественники в 1938-39 годах без должного внимания отнеслись к важной попытке СССР наладить советско-финские отношения. Не располагая этими материалами, мы, тем не менее, приводим во втором издании 14-го тома неправленную стенограмму сталинского выступления на совещании начальствующего состава Красной Армии 17 апреля 1940 года (кстати, один из вариантов которого впервые был опубликован в газете "Завтра". 1996, N 51, а спустя десятилетие стали известны и полный вариант, и архивная ссылка), а также запись указаний на заседании в Кремле комиссии Главного военного совета 21 апреля 1940 года. В сочетании с рядом Директив и Приказов Ставки Главного командования за декабрь 1939 — январь 1940 (Соч., т.18, с.176-182) эти тексты позволяют яснее представить себе условия, заставившие СССР пойти на определенные шаги, благодаря которым были решены стратегические задачи на северо-западных границах Союза и, впоследствии, спасен от неминуемой гибели Ленинград.
В той же теме особого внимания заслуживает неоднократно публиковавшийся с 1991 года перевод записки советника германской миссии в Москве Хенке — стенограммы бесед Сталина с Риббентропом 24 августа 1939 года (впервые: "Оглашению подлежит: СССР — Германия. 1939-1941: Документы и материалы"; но текст советской стенограммы также до сих пор не публикуют!). При сличении этого перевода с немецким оригиналом (доступным исследователям с 1956 года) оказалось, что выполнен он крайне неаккуратно, причем ошибки имеют явно тенденциозный характер. Складывается
Третий яркий пример — история взаимоотношений внутри "большой тройки" на протяжении 1941-1945 годов. При внимательном изучении оказалось, что даже обширнейший документальный материал, изданный на эту тему в СССР грешит неполнотой. Частично это объясняется бессмысленной редактурой, в результате чего целые фрагменты оказывались опущенными по неясным идеологически-политическим мотивам. Получением доступа к архивным оригиналам эта проблема решается (давать такой доступ, естественно, нам никто не торопится). Но иногда некоторые пассажи и реплики выпадали из записи и по воле переводчиков.
Очень плодотворным в этой ситуации оказывается сопоставление советских и англо-американских стенограмм. Восполненная таким образом стенограмма Тегеранской конференции, и в прежнем-то виде исключительно интересная, теперь приобрела множество новых нюансов. Этот и другие тексты по данной теме вошли во второе издание 15-го тома, который запланирован в трех книгах — первая часть уже сдана в издательство. Конечно же, главное место в них уделено авторским документам Верховного главнокомандующего по военным и военно-политическим вопросам (переговоры с командующими и представителями Ставки, личные распоряжения и пр.). Собрание всех этих текстов под одной обложкой оставляет мало надежд любителям посудачить о безграмотности и бесчеловечности советского военного руководства, о беспринципности его международной политики.
Таким образом, в центре наших исследований находятся важнейшие проблемы советской, а значит, и мировой истории. Всем известно, как часто сегодня выбирается та или иная из этих проблем и тенденциозно освещается с целями, бесконечно далекими от исторической и вообще от всякой науки. Здесь бессмысленно взывать к чувствам и апеллировать к справедливости. Здесь нужна кропотливая работа по извлечению исторической правды из сора и напластований. Чтобы мы, народ, наследующий великим свершениям, были достойны этой правды.
Рабочий Университет им. И.Б. Хлебникова:
сайт — http://prometej.info,
e-mail — [email protected].
Тит ТАК!
В 1993 году Дом Советов — огромный, как библейский Ковчег — собрал вокруг себя разрозненные силы, не затянутые в черный водоворот реформаторского безумия. От Ельцина и от Чубайса, как от чумы, люди бежали на "освобожденную территорию", на остров, неожиданно возникший в море равнодушного клубящегося мегаполиса. То был удивительный сплав социальных групп, потрясающий набор человеческих типов и, наконец, парад самых разных идеологий. Эти идеологические представительства — в условиях баррикад, митингов и противостояния с ОМОНом — выражены были, порой, очень ярко.
За людей говорили имеющиеся при них знаки отличия: значки, повязки, мундир, гербы, флаги. Казачество ходило в бекешах, анархисты — в кожаных косухах, националисты — в косоворотках, коммунисты — с красными флагами в руках и такими же бантами в петлицах.
Но больше всего было, так сказать, обычных людей. Без папах, подрясников и "будёновок"… Это были по большей части москвичи от самых разных, в основном мирных, профессий. Люди нормальные во всех отношениях и не столь уж политизированные. Не обрушилась бы страна, не пришло бы великое унижение, не случился бы дерзкий грабеж всех и вся, — эти люди ни за что не стали бы толпиться, митинговать и баррикадничать. Это были советские обыватели, в самом лучшем, позитивном смысле этого слова. Для многих из них работа, семья, дача, книги определяли весь строй жизни, отливались в привычку и систему ценностей. Но в страшные годы наступившей смуты в этих спокойных людях проснулись, словно реликтовые воспоминания, оставшиеся от исторических бурь прошлого, чувство государства и чувство патриотизма. И они, эти чувства, соединились в некую обобщенную, размытую и совершенно нерассудочную идеологию, являющую собой сплав народничества и безотчетной любви к Родине.
Символом, эмблемой этой общей, даже не очень-то оформленной идеи как-то незаметно, сам собой, стал Иосиф Сталин.
Днём и ночью у Дома Советов имя Сталина в речах и песнях звучало постоянно. На плакатах и приколотых к пальто маленьких календарях его изображения попадались чаще всего. Сталин был люб всем. Коммунисты видели в нем лидера мирового пролетариата, верного продолжателя дела Ленина. Монархисты усматривали в Сталине деятеля, взявшего курс на восстановление традиционных форм русской государственности. Правые националисты видели в Сталине победителя сионистского лобби в Советской России, человека поднявшего тост за Русский народ. Баркашову импонировал маршальский мундир Сталина. Хасбулатову нравилась трубка вождя.