Газета Завтра 777 (41 2008)

Газета

Послесловие Ю. Качанова к книге "Эпистемология социальной науки" ценно тем, что оно действительно срывает фиговые листки со всего корпуса социальных, как, впрочем, и гуманитарных наук. Поэтому я говорю: не читайте книгу Качанова с начала. Читайте её с конца. Не читайте его эпистемологию. Читайте сразу же его послесловие.

Елена Антонова НА СВЕТЛОЙ НОТЕ

В последнюю декаду сентября на сцене Большого зала Московской консерватории Российский национальный оркестр под управлением Михаила Плетнева (хорошо, что на сей раз РНО предпочел этот прославленный зал) с перерывом всего в пять дней сыграл два монографических концерта двух внешне сильно разнящихся композиторов — Николая Андреевича Римского-Корсакова и Франца Шуберта. Не знаю, было ли это сделано Плетневым намеренно (кажется, необдуманных поступков за ним нет), но концерты

явно показали, что, несмотря на большую разницу во времени и месте жизни, мировосприятии, опыте славянофила Римского-Корсакова и чисто немецкого разлива романтика Шуберта, объединяет их нечто куда более существенное. Начать хотя бы с того, что оба они — мелодисты, для которых неиссякаемым источником творчества всегда были песни родного народа, что и принесло им статус знаковых композиторов русской и немецкой классической музыки. Да и перипетии их жизней, олицетворявших собой лучшие образцы русского и немецкого характеров вкупе с их достоинствами и недостатками, внутренне схожи. Искренние, честные, неподкупные, непрактичные бессребреники — оба они немало неудобств доставляли не только себе, но и близким людям. Эти качества косвенно отражает и сочиненная ими музыка, в которой нет места сухому расчету, но которая поэтична, красочна, тяготеет к сказочности и фантастическим картинам. Жаль, что в наше "деловое" время такие характеры и такая музыка в силу малой их востребованности не имеют развития и мельчают. Концерты Плетнева сотоварищи тем и хороши, что нередко являются катализаторами подобных нетривиальных мыслей.

На первом вечере, посвященном музыкальным картинам и отрывкам из опер Римского-Корсакова, композитор предстал перед нами во всем блеске своего симфонизма. Да это и немудрено. Ведь начинал он как успешный симфонист, на чьем счету три крупные симфонии, две увертюры, Симфониетта, Прелюдия, Сюита "Шехерезада", не говоря уж об инструментальных концертах. Осуществив в конце минувшей весны концертную постановку оперы "Майская ночь", Плетнев был, по-видимому, так захвачен ее музыкой, что ему было жаль прерывать сотворчество с этим недюжинным сочинителем. И это хорошо! Иначе не испытать бы нам того наслаждения, которое в тот вечер выпало на нашу долю. Не услышать бы известной симфонической картины "Сеча при Керженце" из оперы "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии", которая в противовес расхожим ее трактовкам прозвучала не слишком громко, но в устрашающе быстром темпе, что, имитируя набег легкой татарской конницы, вызвало впечатление необоримого рока. Не услышать бы симфонической картины из III акта оперы-балета "Млада" "Ночь на горе Триглаве", удивительной по содержанию и исполнению. Эта опера, посвященная жизни и языческим верованиям западных полабских славян, из-за тяжеловесности сюжета давно снята с репертуара всех оперных театров, да и музыку ее исполняют крайне редко. А между тем эта картина, где в фантастически дивную ночь праздника Купалы танцующие тени усопших уступают место шабашу нечистой силы и злых богов с Чернобогом во главе, чьи козни прекращает лишь крик петуха, по мастерству музыкальной живописи и передаче ее оркестром потрясла зал в буквальном смысле этого слова.

Тон второму отделению концерта задала солнечная и веселая музыка русских сказок. Сюита из оперы "Снегурочка" с ее весенними плясками птиц, скоморохов и даже царя Берендея зарядила публику весенним настроением. А потом Три чуда из оперы "Сказка о царе Салтане" подняли градус настроя еще выше, так что сыгранный на бис "Полет шмеля" ничего к этому добавить уже не мог. Остается только помечтать, чтобы ту же программу РНО как-то исполнил и для западной публики. Может, тогда она лучше бы поняла и "загадочный" русский характер, и русский менталитет.

Следующий концерт был посвящен музыке одного из самых песенных, светлых и трагичных композиторов Западной Европы — Шуберта. Плетнев остался верен самому себе и здесь, соединив в I отделении вместе с редко исполняемой Увертюрой к пьесе "Розамунда" широко известную Восьмую (неоконченную) си-минорную симфонию, состоящую всего из двух частей. Этот шедевр зрелого (25-летнего!) музыканта, который тот не захотел завершить и довести до привычной 4-х частной формы, редко удается услышать, не ощущая некоего смутного неудовлетворения. Дело в том, что обладающий редкостным музыкальным чутьем романтик Шуберт так построил это сочинение, что мелодичные песенные начала тем первой и второй частей, перекликаясь друг с другом, оппонируя друг другу, создают то совершенство архитектоники, ту завершенность чувств, мысли и формы, которые и величают гармонией и красотой. Эта симфония-исповедь Шуберта безбрежно трагична, но

и светла одновременно. Она подобна жизни, где одна из главных ролей отведена целомудренной сдержанности. Именно так, бережно и тактично, ни на йоту не изменяя авторскому замыслу, прозвучала для меня эта симфония в исполнении оркестра под управлением Плетнева. Это было исполнение, которое можно считать конгениальным.

Сообразуясь с собственным чувством построения программы, Плетнев и на этот раз завершил концерт на более светлой ноте, сыграв редко исполняемую Симфонию N5 в 4-х частях, которая была создана 19-летним композитором. Написанная в моцартовском стиле, что так бесило его учителя Сальери, симфония так и искрится полнотой жизни, непосредственностью и радостью творчества, естественными состояниями духа юного гения. Чувство меры и такт позволили исполнителям и здесь не переусердствовать ни в чем и сыграть так, что сами собой в памяти всплыли слова незабвенного нашего Пушкина: "Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия!"

Владимир Бондаренко ЗАМЕТКИ ЗОИЛА

Владимир Сорокин со своим новым романом "Сахарный кремль" будто подгадал к началу осетинских событий и резко отрицательной реакции всего западного мира на поведение России. Псевдопатриотическое руководство, состоящее из чекистов, полная международная изоляция, плавное соединение чекистов, патриотов и Светлого Праздника Рождества Христова, некая православная опричнина, постепенная китаизация населения — что это, как не современная Россия?

"Растёт, растёт Стена Великая, отгораживает Россию от врагов внешних. А внутренних — опричники государевы на куски рвут. Ведь за Стеною Великой — киберпанки окаянные, которые газ наш незаконно сосут, католики лицемерные, протестанты бессовестные, буддисты безумные, мусульмане злобные и просто безбожники растленные, сатанисты, которые под музыку проклятую на площадях трясутся, наркомы отмороженные, содомиты ненасытные,.. оборотни зловещие, плутократы алчные…" и так далее. И не понять, как автор сам к такому государственному устройству относится: может, мечтает о нём. Конечно, ирония проглядывает, но, скорее, не к идее православно-чекистской, а по отношению к героям, которые (как и в жизни нашей ) сплошь циники и лицемеры, псевдопатриоты и псевдогосударственники, псевдохристиане и псевдоморалисты. Все они после официальных мероприятий радостно занимаются и содомитством, и наркоманией, и всеми другими грехами. Вроде бы хорошо : разоблачается фальшивая псевдогосударственность, но и разоблачение это сорокинское, увы, тоже фальшивое.

Не получилось у Владимира Сорокина ни утопии, ни антиутопии — сплошь растянувшийся фельетон на путинское правление. Честно скажу, первую часть этой государевой эпопеи "День опричника" мне было гораздо интереснее читать. "Сахарный кремль" — это уже автопародия на самого себя. Страшно сказать, но, думаю, писатель Сорокин: негодяй, развратник, эпатажник, бунтарь эстетический — закончился. Его нынешняя вполне, насколько я знаю, благополучная буржуазная жизнь его и раздавила. Все нынешние страсти и скандалы, даже вся вымученная эротика — такие же псевдо, как и описываемое им государственное правление. Он сам — один из своих присыпанных сахарком вонючих героев.

Даже объем романа фальшивый. Как красотка с надутыми силиконом грудями. Вот и весь роман "Сахарный кремль" — силиконовый, будто после операции хирурга-косметолога. Всего 18 печатных листов, а издали аж на 350 страницах большого формата. Между печатными строчками можно целые письма писать — для детей, что ли, пятилетних постаралась "Астрель", или для подслеповатых стариков, чтобы различали без лупы крупные буквы? Истинный объём романа в два раза меньше. Вот и действие романа тоже раздуто, ибо его на самом деле и нет. Это мог быть острый газетный фельетон о псевдопатриотизме господ Познеров и Швыдких, Кудриных и Чубайсов, которые днём ищут членов антирусской секты, а вечером сладострастно эту Русь ненавидят. На пять страниц, не более.

Думаю, своим романом Владимир Сорокин окончательно разочаровал всех своих былых поклонников. Когда-то он был и на самом деле талантливым имитатором, пересмешником — сейчас даже себя имитировать не в состоянии.

Пожалуй, самое интересное в романе — это два эпиграфа, выдающие замысел романа, тайную мечту Сорокина объединить утопию и антиутопию вместе.

С одной стороны листа великолепное и восторженное хлебниковское : "Русь, ты вся поцелуй на морозе! Синеют ночные дорози". С другой стороны — потаенно-русофобское признание маркиза де Кюстина из книги "Россия в 1839 году" : "Но сколько произвола таится в этой тишине, которая так влечет и завораживает! Сколько насилия! Сколь обманчив этот покой!"