Газета Завтра 793 (57 2009)
Шрифт:
Это стало не блеянием сбрендившего пацифиста, не лицемерной ложью софиста, не трусливой попыткой выжить во что бы то ни стало. Я просто осознал вдруг, что убийство человека человеком противно человеческой сути. Я понял, что в великом споре между правдой жизни и правдой смерти победа — за жизнью. Я испытал благоговение перед священной жизнью.
Предельной формой оправдания смерти является вера в то, что эта жизнь — лишь мимолетная тень на пути в Другой Мир, в Жизнь Подлинную. Веруя, будто жизнь — вечна и не кончается со смертью, человек привносит в нее готовность умереть самому и убить другого. Для верующего в посмертное бытие любое цепляние за жизнь — недостойная слабость труса и слепца. Его стремление Туда оборачивается презрением к жизни Здесь и Сейчас. Он ненавидит жизнь за то, что она, с ее неинтересной суетой и липкими пороками, затмевает Грядущее Спасение. Как бы он ни отнекивался, он готов поскорее прикончить весь этот "падший, душный, несовершенный мир" и
Так проявляется Великий Парадокс человеческой цивилизации. Ради собственной безграничной веры в Жизнь человек привносит в нее смерть.
Благоговение к жизни — любой жизни! — напротив, испытывает лишь тот, кто твердо знает, что его смерть внезапна, неизбежна и окончательна, и после нее не будет ничего, нигде и никогда. Испытывая торжественную благодарность за выпавшее счастье — бродить по этой прекрасной земле, быть человеком — мудрец живет подлинным существованием, не откладывая главное "на потом" и все совершая в полную силу, как в последний раз. Зная, что все существа на Земле равны перед смертью, он полон любви к ним. Он понимает: за чужую смерть ему не оправдаться "будущими Небесами". Он и за жизнь-то не цепляется, потому что живет безупречно, и поэтому час смерти не принципиален.
Он знает: жизнь конечна. Смерть придёт. Убивать нельзя.
Георгий Судовцев АПОСТРОФ
Луи Шарпантье. Босэан. Тайна тамплиеров. Сокращенный пер. с фр. Е. Головина. — М.: Эннеагон пресс, 2008, 240 с., 2700 экз.
Тот самый случай, когда переводчик не столько переводит книгу зарубежного автора, сколько самолично общается с читателями через его видимое посредство. Да и оригинальное название книги свидетельствует вовсе не о "тайне", но о "тайнах" тамплиеров (так она издавалась, например, издательством "Крон-Пресс" в переводе Е.Мурашкинцевой), что, согласитесь, далеко не одно и то же. А уж "босэана" там нет и в помине — видимо, собственная инициатива переводчика (если издателя — это гораздо хуже). Поясню, почему. Как удалось установить благодаря широкой интернет-рекламе, в Российской Федерации за последние пять лет только вышло более сотни(!) изданий о тамплиерах на русском языке общим тиражом далеко за триста тысяч экземпляров — в основном, разумеется, переводы французских авторов. Как вы думаете, это что — кризис перепроизводства? Или начало специальной пропагандистской кампании? И такое происходит только у нас в стране или сразу по всему миру? Скажем, снимут по какой-то наиболее удачной из этих книжек голливудский блокбастер наподобие "Властелина колец", "Гарри Поттера" или "Кода да Винчи" — и всё, встречайте фанатский движ "новых тамплиеров"! Надеюсь, сам Евгений Всеволодович не то чтобы не в курсе подобных перспектив и тенденций, но они его глубоко не интересуют, поэтому будем считать, что налицо не более чем "векторное совпадение".
Сам "тамплиерский миф" в исполнении Луи Шарпантье (и "переводе" Головина) следует установившимся лекалам, лишь слегка детализируя и расцвечивая их: святой Бернар Клервоский, миссия на Восток (крестовые походы), храм Соломона, Скрижали Завета (вынесенные Моисеем из Египта?) и "тайное знание" (оно же — основа "еврейской мудрости"), цивилизаторская миссия, готическая архитектура, Ла-Рошель как вероятный центр приёма заокеанского (американского) серебра, разгром королем Франции Филиппом Красивым и папой Римским Бенедиктом V (нынешний, Бенедикт XVI, уже по имени своему должен быть "скрытым анти-тамплиером") и "жизнь после смерти" (в деяниях Жанны д`Арк, "пророчествах" Нострадамуса и так далее, вплоть до наших времен). "Вероятие скрытой активности тамплиеров нельзя исключить априорно. Вполне возможна функциональность "тайной коллегии дигнитариев ("посвященных". — Г.С.)", хранящих не только секреты организации и политики Тампля, но и принципы эзотерической инициации. Вполне возможно воспитание последователей, передача "тайного огня" и неведомых нам средств оперативного действия".
Кое-что указывает на попытки воссоздать систему ангелической мудрости — в противовес и даже в отрицание премудрости евангелической: "Характерно: места христианского паломничества зачастую совпадают со святынями язычников, словно избранные географические пункты независимы от вызываемых богов… Религии припадают к сакральным источникам, географически точно определённым". Что ж, о "гениях места" существует своя, и весьма обширная литература. Укажем лишь, что факт назван верно, но трактовка — не просто произвольная и вероятная, а намеренно искаженная. Впрочем, для последователей концепции "двойного христианства" ("настоящий" Иисус Христос, Сын Божий, не был распят, но восхищен на Небо Богом-Отцом, а "вместо" Него казнили другого сына Иосифа из рода Давидова, "царя Иудейского) вполне предсказуемая.
Прелиминарий
Андрей Рудалёв УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА
Под обложкой второго номера "Авроры" за 2008 год собрана плеяда авторов, имена которых уже довольно весомы и звучны в литературном мире: Роман Сенчин, Захар Прилепин, Герман Садулаев, Александр Карасёв, Дмитрий Орехов. Все они, так или иначе, ассоциируются с новым поколением, пришедшим и полновесно заявившим о себе в литературе буквально в последние годы.
Прежде чем обратиться собственно к журналу, позволим себе небольшое отступление. Критик Сергей Беляков как-то в своей интернет-публикации "Поколение С" о прозе тридцатилетних заметил, что, по его мнению, "надежды на "молодую смену" не оправдались. Хорошие писатели появились, но революцию делать не стали". Беляков говорит о ситуации некой стагнации в новом литературном поколении, или, если использовать расхожий термин современной политологии и СМИ, — стабильности. Критик считает, что в условиях, близких к тепличным, взращено это поколение, что достигло оно, благодаря обильной подкормке, своего определённого уровня, потолка и далее от него уже едва ли стоит чего-либо ожидать. Питательная база истощилась. Без новых генетических изысканий одними и теми же удобрениями большего не достигнуть уже.
Логика понятная, всем хочется как можно скорее лицерзеть появление безусловного гения, а то и целого созвездия их. Время сейчас бежит крайне быстро, художественное произведение всё более приближается по продолжительности актуальной жизни к газетной заметке, вот и поропимся. Но если объективно взглянуть на ситуацию, то, по большому счету, свежая кровь молодых писателей влилась в литературу в последние пять лет. А что такое пять лет, когда у нас в запасе… продолжать, я думаю, нет смысла.
Новое литературное поколение можно упрекать во многих грехах, но едва ли возможно в отсутствии острого социального пафоса, напряжённой попытки осмысления окружающей действительности. Если ещё недавно тезис о самозамкнутости и камерности литературы ещё имел право на существование, то сейчас боль, нерв современного общества и человека в нём стали едва ли не основным предметом художественного исследования литераторов.
О чём взыскует этот пресловутый "голос поколения", можно проследить и по подборке авторов, представленных в питерской "Авроре".
Герой повести Романа Сенчина "Конец сезона" Никита Сергеев периодически мучительно страдает от осознания собственного бесконечного опоздания в жизни: "многое ему уже поздно. И с каждым годом этих "поздно" становилось все больше, больше. Скоро и совсем что-нибудь элементарное совершить станет поздно". Линия жизни уже прочно прочерчена: семья, работа. Что-то менять — чудовищно поздно, можно лишь только обо всём этом сожалеть и мучительно страдать от осознания того, что жизнь сложилась инерционно, так, а не иначе, как представляется в фантазиях. Это тотальное опоздание преследует Сергеева. Ещё в юном возрасте, когда была совершенно иная ситуация и казалось, что всё еще "настоящее впереди", в частности, воплощение мечты о карьере хоккеиста, его не приняли в хоккейную школу: сказали, что поздно учиться кататься на коньках.
Однако, все эти рассуждения — временное явление, хандра. Привычка к сложившейся жизни побеждает, что-то ломать нет сил и возможности, время революций и героических личностей прошло, настал период нового фатализма — нужно слиться с фоном и всецело предаться неумолимой воли обстоятельств. Терзания героя Сенчина вполне можно проиллюстрировать строкой из песни Виктора Цоя: "Ты мог быть героем, но…"
У Захара Прилепина в рассказе "Жилка", наоборот, герой — сильная, волевая личность. Он — "занимается революцией", лезет на рожон. В противоположность Никите Сергееву настырно идёт против течения жизни. Хотя и это не является надежной гарантией защиты от периодически подходящих приступов грусти и неудовлетворённости в себе. Как бы там ни было, но обстоятества всё равно идут где-то рядом и излучают свою тлетворную радиацию. Некогда до безумства страстные отношения с женой меняются отдалённостью, толчком к которой становится усталость от "жизни и суеты". Прорываются жёсткие откровения о себе: "Мерзость и падаль, я давно потерял в себе человека, не звал его, и он не откликался".