Газета Завтра 922 (29 2011)
Шрифт:
Медведь был потрясающе интересным человеком, фактурной личностью, вызывающей большое количество неожиданных ассоциаций. Я представлял его в роли уже заматеревшего и откормленного румяного советского солдата, победоносно прошедшего всю Европу и в мае 45-го въехавшего на броне танка в поверженный Берлин, и в образе добротного хозяина-кулака, во времена революционной смуты вышедшего на большую дорогу с любовно начищенным обрезом. Он мог бы быть викингом-берсерком, на борту грозного драккара, бесстрашно плывущим по чёрным волнам штормового моря, мог быть и римским легионером, под знаком расправившего крылья орла несущим имперский порядок и власть божественного Цезаря в дикие, населённые враждебными варварами
Являясь зримым воплощением идеалов настойчивости и упорства, Медведь одновременно обладал душой ребёнка, жадно увлечённого познанием окружающего мира, и легко подпадал под влияние сокамерников, способных предложить какое-нибудь новое ещё не испытанное развлечение. Однажды я рассказал ему о популярной молодёжной игре сокс, и старый бандит мгновенно загорелся идеей попробовать. Мы набили носок рисовой или гречневой крупой, сшили мячик и на следующей прогулке уже играли. Надо было видеть, как одетый в белые шорты и тенниску сорокалетний главарь структурного подразделения тамбовской ОПГ азартно играет на асфальте тюремного дворика в сокс с лидером движения скинхедов!
На чужих Медведь смотрел, как Вышинский на Зиновьева с Бухариным, так что становилось не по себе; однако, на самом деле, в его груди билось доброе сердце: он был не чужд милосердию и сентиментальностям, возможно и в большей мере по сравнению с большинством. Со временем у нас установились доверительно-близкие отношения, хотя разница в возрасте, образе жизни и характере легла между нами, словно бездонная пропасть. Он стал мне как отец, от него я почерпнул многое, давшее выжить.
Глядя на Медведя, я задумывался о том, что могло заставить взрослого мужика, служившего на флоте и имевшего двоих детей, а что он был примерным семьянином у меня сомнений не вызывало, внезапно перечеркнуть прошлую мирную жизнь и встать на криминальный путь диаметрально противоположный всему, чем он занимался раньше. Ведь, несмотря на увлекающуюся натуру и склонность к авантюрам, он был когда-то хорошо интегрированным в общество гражданином, состоял кандидатом в члены коммунистической партии. Агрессивная прямолинейность характера не помешала бы Медведю приносить большую пользу государству вместо того, чтобы грабить и убивать невинных людей, усугубляя тем самым затяжной социально-экономический кризис. Да, именно такие, как он, с ожесточёнными боями брали Берлин, колонизировали Сибирь и покоряли Кавказ.
Почему же он стал преступником, был ли это свободный выбор его воли? Слушая Медведя и вспоминая всё, что я знал о распаде СССР, я начал смотреть на него, как на живое напоминание о похороненных надеждах миллионов советских людей, нежданно попавших под жернова исторического перелома.
Запрограммированные на жизнь в больше не существующей социально-культурной парадигме, они как могли, приспосабливались к новой реальности, ступая порой на скользкие, ведущие в заведомый тупик, дороги. В подобном свете Медведь виделся такой же жертвой независящих от нас обстоятельств, как и потерпевший его уголовных дел: он ждал приговора, заранее зная, что никогда уже не выйдет на свободу.
Второй мой сокамерник Пётр оказался в тюрьме по обвинению в "растрате". Блестящий выпускник военной кафедры юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета готовился стать военным прокурором или кем-то в этом роде, но стал конкурсным управляющим одного обанкротившегося предприятия. По мнению обвинения, он проводил крупные денежные переводы из находящихся
Младше меня на год, Петя был молодым рафинированным либералом, возил с собой книжечку отца Александра Меня и в жизни придерживался толстовского принципа непротивления злу насилием. Высокого роста и не узкий в плечах, весом под 100 килограмм, он отращивал бороду, частенько молился, делая по-иезуитски смиренное лицо, и был похож на священника-расстригу с наивно-прозрачными глазами профессионального мошенника. Происходил он из исключительно приличной семьи, не был обделён любящей родительской опекой, читал умные книжки, блистал в университетском научном обществе и его свободная жизнь просто не могла иметь никаких параллелей с жизнью тюремной. По-видимому, арест и заключение под стражу стали для него действительно шокирующими событиями и отправной точкой для радикального изменения характера.
Понемногу притершись, друг к другу, мы образовали довольно дружную семью. Смотрели телевизор, особенно фильмы о животных, играли в шахматы, наводили в камере чистоту и порядок. Медведь оказался дотошным аккуратистом и чистюлей: в отличие от тюремных чертей ("черти" — не соблюдающие правил гигиены и не следящие за внешним видом арестанты), он поддерживал в камере идеальный порядок и законно требовал того же от других. Он не брезговал собственноручно мыть пол и до белизны начищать стоящий в углу за полиэтиленовой шторкой унитаз, тщательно вытирал оседающую на стенах пыль, каждую принадлежность бытового инвентаря держал строго на отведённом ей месте. В этом отношении он показал мне хороший пример того, как сохранить в тюрьме активную жизненную позицию, в противовес тем, кто под грузом лени и бесплодных переживаний опустился, потеряв человеческий облик и элементарное самоуважение.
Благодаря Медведю, за четыре года досконально изучившему теневые стороны тюремной жизни, я смог воочию увидеть размах царившей в Крестах коррупции. Здесь продавалось всё, и состоятельный арестант мог качественно улучшить условия своего существования. Напишу только о некоторых оказываемых коррупционными сотрудниками тюрьмы услугах (полный перечень был бы бесконечен).
Основная коррупционная услуга состояла в возможности "купить" себе камеру. Надо сказать, что многие крестовские камеры представляют собой мало пригодные для проживания тёмные сырые помещения с разбитыми окнами, сломанными санузлами и мириадами забившихся во все щели клопов. Неплатёжеспособный арестант гарантированно попадет в такую хату, иронично называемую "бомж-отелем". А чтобы сидеть в комфортабельной камере с уверенностью, что тебя внезапно никуда не переведут, арестанты платили в 2004 году по 100-200 американских долларов в месяц. В услугу входила также возможность "сливать", т.е. устроить через опера мгновенный перевод любого нежелательного "пассажира", а за дополнительную плату можно было затянуть к себе в камеру любого нужного человека.
Самые ценные для заключённого вещи — это "запреты": предметы, запрещённые к получению и хранению соответствующими инструкциями Минюста. К числу запретов относятся мобильные телефоны, деньги, алкогольные напитки, наркотики, порнографические материалы и т.д. Данные предметы запрещены и потому сотрудники администрации во время обысков постоянно ищут запреты с целью изъятия. Однако и попадают запреты в тюрьму, в основном, через тех же сотрудников, проносящих их за определённую плату. В 2004 году принести, например, телефон стоило 1000 рублей, зарядное устройство для телефона или аудио-плейер — 500 рублей, в такую же сумму оценивалась поллитровая бутылка водки или разбавленного спирта.