Газета Завтра 930 (37 2011)

Завтра Газета

Как правило, в этих своеобразных кружках имелся один лидер или, как его называли, учитель. Вокруг него всё и существовало. Такой учитель был и у меня. Незаурядный человек, творчески одарённый фотограф, он считал себя последователем Гурджиева, теософа, абсолютизировавшего в людях волевое начало.

Я доверял этому человеку безраздельно, он был для меня кумиром. Такого фотографа мне больше не приходилось встречать. Например, он снимал портреты людей и создавал в итоге что-то на них не похожее. Словно бы вытаскивал из каждого человека некую потаённую демоническую сущность. Его пейзажи тоже были наполнены драматизмом. Он видел мир весьма своеобразно. Отношение к искусству, к фотографии было поистине религиозным.

Он

говорил: "Как надо снимать? Вот ко мне пришла сорокалетняя женщина, которая за всю свою жизнь никак не могла забеременеть. Я её снял, и, как выяснилось, она вскоре забеременела". Стоит уточнить, что он употреблял слово "снял" почти в значении "снял порчу". Однажды я увидел его фотографию моря, позже учитель рассказал мне, как один мужчина до пятидесяти лет не мог научиться плавать и, лишь взглянув на этот снимок, сразу же поплыл. "Вот так надо снимать!" — говорил он.

Меня предупреждали, что этот человек опасен, что он погубил многим жизни, что он практикует своеобразный духовный вампиризм, когда из ученика выкачивается энергия, а потом таковой выбрасывается за ненадобностью. Но я не слушал, был абсолютно очарован своим учителем.

Один раз произошёл любопытный эпизод, который коренным образом изменил моё к нему отношение. Я с моим учителем приехал в Москву к его знакомому саксофонисту. Когда-то, в 60-е годы, они вместе играли в джазовом оркестре. Саксофонист уже давно пел в православном хоре и во время разговора заявлял, что все оказались жертвами западной пропаганды.

Когда мы входили в его квартиру около Киевского вокзала, в темноте коридора я заметил одинокого тощего чёрного кота. Сразу же подозвал его. "Чего ты тут грустишь, кот? Ты ведь, наверное, многое знаешь в этой жизни", — минуты две я беседовал с котом и гладил его. А потом пошёл в комнату, где, собственно, и произошла встреча.

Завязалась объёмная беседа, которая длилась часа четыре. О чём только ни говорили в этот вечер. Например, мой учитель рассуждал о Гурджиеве: "Будущее — за его идеями. Поймите, ни бессмертия, ни души в мире нет. Гурджиев похоронил эти иллюзии. Всё прах, если не работать. Осознание себя, концентрация воли — вот, что может перевоссоздать человека. Собственно, для этого жизнь и даётся. Можно преодолеть смертность, и он, Гурджиев, это доказал, попав в автокатастрофу. У него выплеснулся на дорогу мозг, а руль пробил грудь. Но он встал и шёл домой тридцать километров. Никто не мог его остановить. На следующий день он уже был совершенно здоров. Когда же свою миссию он посчитал завершённой, то сам прекратил своё существование. Работая над собой, он переходил с одного уровня на другой: астральный, ментальный, эфирный. Не каждому дано познать закон семи октав..."

Дальше шли рассуждения о Спасителе, и мне они показались странными. Я возразил, но учитель сделал своеобразный отсекающий жест рукой, как бы исключающий меня из разговора. Мне даже стало не по себе. И тут произошло странное событие: кот, сидевший на шкафу в течение нескольких часов и наблюдавший за беседой, вдруг встрепенулся, прыгнул и с криком вцепился в ногу учителя. Начал кусать его, царапать и даже описал.

Ошеломлённые, мы бросились с хозяином к коту и начали попытались отцепить его. Но ничего не получалось, кот был неумолим. Учитель сидел неподвижно, подняв глаза кверху и молчал. Вот тут, глядя на него, я вдруг неожиданно понял, кто и что он есть на самом деле. Какие силы им руководят, что лежит в основе его мировоззрения. Это было так очевидно, что не требовалось никаких аргументов и пояснений. Наконец, кота оторвали, он, как пьяный, ушёл в другую комнату и сразу заснул. Поразительно другое. Влияние этого человека растворилось мгновенно. Он перестал быть для меня учителем, примером и картой жизни. Это было удивительно. Впоследствии я понял, что кот в буквальном смысле спас меня. Жизнь пошла совершенно по другому пути.

С тех пор я

люблю чёрных котов.

Фёдор Бирюков -- Апостроф

Юрий Мамлеев. После конца. — М.: Эксмо, 2011, 320 с.

Общество отсчитывает последние дни мира. Затаив дыхание, жмурясь от нервного удовольствия, шумно сглатывая слюну. Левиафан человечества извивается в предвкушении "последнего танго", смертельно устав бултыхаться в грязных пузырящихся волнах перманентного мирового кризиса. Человек устал и даже не хочет больше кричать: "Караул!" А караул делает вид, что всё отлично. И если "миллениум" с его "проблемой 2000" ещё задумывался как невинный кибер-карнавал, то теперь всё наше старое доброе "общество спектакля" в принципе готово опустить занавес и задуть свечи. 2012 — самые модные цифры сезона.

Обитатели "глобального человейника" до дрожи в коленках бредят концом света, мечтают о нём и страшатся одновременно. Этой мании-фобии подвержены и атеисты, и суеверные, и сектанты, и адепты традиционных конфессий, и гуманисты, и сатанисты. Голливуд поднаторел в массовом производстве дорогих и не очень фильмов о "последних временах". В ответ интеллектуал-провокатор Ларс фон Триер снял свою "Меланхолию" — монументальную кинофреску о конце света без всякой моральной нагрузки, — просто физика, небесная механика. В любом случае все при деле. Апокалипсис оказался чрезвычайно ходовым брендом. Так было, впрочем, и пару тысяч лет назад… Но, живи Иоанн Богослов в наши дни, он, благодаря своему боговдохновенному бестселлеру, мог бы легко стать миллиардером.

Сегодня апокалипсис продается на каждом шагу — свободно, как эскимо или женское бельё. Существует даже целый рынок апокалипсисов: хотите —индейский, хотите — германский, хотите — наш, русский. Конец света по популярности давно уже превзошёл светские сплетни и новости валютного рынка. Коммерческая эсхатология переживает сейчас настоящий бум, в котором число 2012 является магической формулой успеха. Да, нынче 2012 опередило в "цифровом топе" даже классическое число зверя 666. Царство количества очаровано глобальной смертью. Жажда тотального самоуничтожения — подлинная страсть века сего…

Есть что-то болезненно-легкомысленное в повальном увлечении поп-эсхатологией. Массовое желание самоустраниться с арены бытия, которое явственно ощущается за этой модой на апокалипсис, свидетельствует о воинствующей безответственности современного общества потребления. Теперь уже даже нет сил и желания гнаться и дальше за фантазмами прогресса. И "нечего больше хотеть". В этом случае всеобщая смерть в огне вселенского коллапса видится самым лёгким способом избежать ответа. Заметьте, центральной темой поп-эсхатологии является именно гибель человечества, а не Страшный суд и новые земля и небо, венчающие подлинное христианское Откровение. Нет, человек "последних времён" ("последний человек" по версии Ницше) не хочет ничего нового, а просто жаждет умереть — скопом и насовсем.

Но если большинство желает уподобиться стаду свиней, в которых вселились бесы, и сигануть с обрыва в космическую чёрную пропасть, то кто-то просто обязан встать на пути всеобщего трусливого помешательства. Именно так поступил русский метафизик Юрий Витальевич Мамлеев, написавший свой новый роман "После конца".

Мамлеев знает гораздо больше, чем говорит и пишет. Но и того, что написано, вполне достаточно, чтобы привести легкомысленную публику в мистический ступор. Вы думали отделаться быстрым "суперхолокостом" и раствориться в нирване? Не тут-то было! Апокалипсис случится еще очень не скоро, а после финальной битвы будет и еще кое-что…