Газета Завтра 933 (40 2011)
Шрифт:
В.К. К примеру, расчищаем картину и видим какие-то характерные повреждения, кракелюры необыкновенные — и отдаём в отдел Чураковой.
Н.З. Мария Степановна составляет каталог, забивает базу данных для словаря-энциклопедии. Её отдел изучает характер разрушений произведений разных эпох, от холста до лака. В этом году они подготовили внушительный отчёт по этой теме.
В.К. Но при всех дружеских контактах, при всём сотрудничестве мы понимаем, что задачи у наших отделов разные, и стараемся не дублировать
"ЗАВТРА". Люди по-прежнему интересуются живописью, реставрацией — или посетителей можно по пальцам сосчитать?
Н.З. Выставочный зал не пустует. Почти каждый месяц у нас новая экспозиция — и люди приходят, смотрят. Их интересуют и выставки, и сам дом, архитектура и планировка которого остались неизменными, в парадных комнатах сохранена живопись стен и потолков…
В этом году состоялись уже три реставрационных выставки из пяти запланированных. Очень интересные, значительные выставки, большой отчёт отделов нашего института — монументальной скульптуры, отдела реставрации монументальной живописи, отдела древних рукописей. Наш отдел в конце года выставится с Егорьевской коллекцией.
В последней выставке, посвящённой стенописи Дионисия, приняли участие несколько отделов института: и климатология, и научно-исследовательская лаборатория биологических исследований, и химики, и физики, и темперный отдел, и отдел монументальной живописи. Они отчитываются о тридцатилетней работе: реставрация в Ферапонтово закончена, фрески Дионисия открыты, леса сняты. Большое событие. И такой значительный год — сто лет со дня выхода большой монографии В. Т. Георгиевского "Фрески Ферапонтова монастыря". В сентябре состоялась большая международная конференция в Ферапонтово, посвящённая этому событию. А мы эту конференцию своей выставкой упредили.
"ЗАВТРА". Вы говорили, что многие посетители называют дом Палибина музеем. Почему?
Н.З. Очень символично, что в день нашего юбилея нам подарили книжку с евангельскими иллюстрациями современного художника, которая была подписана: "В музей реставраторов — навечно".
Наверное, это не случайно — у нас и мемориальный кабинет Саввы Ямщикова есть, где хранится всё так, как было при его жизни, ведётся описание предметов. Фотографии, рукописи, книги, произведения искусств, которые ему дарили художники.
В прошлом году, к годовщине смерти Саввы Васильевича, мы открывали выставку его памяти. Собрали и выставили здесь, на Бурденко, уникальную коллекцию— афиши, плакаты всех этих всесоюзных, всероссийских, зарубежных выставок. Это очень ценный музейный, архивный уже материал, который вряд ли где-нибудь собран, как у нас — потому что Савва Васильевич всё, по нескольку экземпляров с каждой выставки, оставлял у себя в мастерской и в отделе. Когда мы всё это увидели, мы подумали: "Ну, это уже, можно сказать,
В.К. Собираемся сделать теперь общую вводную часть, постоянную: история дома, его восстановления, история выставочной деятельности отдела. И о Савве Ямщикове отдельный текст. Мемориальная доска будет обязательно. Николай Предеин создал в своё время скульптурный портрет Саввы — теперь попросим его сделать барельеф... Пустота образовалась. По делу-то — ничего, отдел работает. Просто Савва Васильевич был такой человек: он рядом — и спокойно на душе.
Беседу провели Людмила и Ольга Сапожниковы
Борис Лизнёв -- Первый план
В армии с нами служил младший сержант Володя Флегентов. Все мы ему завидовали — ведь у него была невеста Юля, о которой с самого начала службы он рассказывал только в восторженных тонах. Было видно, что человек этим живёт. Его глаза светились, когда он рассказывал про свою Юлю. Володя иногда получал от неё по пять-семь писем в день. Письма скапливались где-то на пересыльных пунктах и приходили такими вот массивными пачками.
Володя всегда их читал, иногда вслух, показывал отпечатки губ своей возлюбленной. Мы считали, что ему гораздо легче служить, чем нам. Такой счастливый, думали мы. И только опытный сержант Зинченко говорил: "Всё это ерунда, все Юльки стервы, я их знаю, вот увидите, что будет".
Со временем почему-то приходило всё меньше и меньше писем. А потом переписка и вовсе прекратилась. Володя замкнулся, стал скучным, рассеянным, получал взыскания по службе, недовольства солдат, сослуживцев. Выяснилось, что произошла тяжёлая драма, связанная с его невестой. Юля встретила другого человека.
Как-то в каптёрке мы спасли Флегентова, вытащили из петли. Он ещё больше замкнулся в себе, тяжело переживал. Я старался его как можно больше поддерживать. Перед самым дембелем мы ездили с шефским концертом в сельскую Владимирскую глубинку. Взяли его с собой в сельский клуб. Я дал ему отрывок из "Василия Тёркина", чтобы он прочитал его вслух со сцены.
Там была какая-то необычайная атмосфера. Я вместе с директором клуба вёл вечер. В клубе сидели старики, старухи, молодёжь. Все они живо реагировали на наши выступления, на рассказы о службе. Задавали вопросы. В конце концов, я внезапно сказал: "Володя, теперь твоя очередь! Давай на сцену, будешь читать отрывок про Василия Тёркина!".
Он вышел на сцену какой-то помятый и совсем непричёсанный. В зале ещё не отсмеялись над звучавшими шуточными песенками, поэтому его появление вызвало ещё больший смех. Вдруг Флегентов стал говорить совсем не то, о чём мы договаривались. "История, которую я вам расскажу, — начал он, — произошла в реальности с моим другом из соседней роты. Другу тяжело, и я не знаю, как ему помочь. Может быть, вы что-то подскажете? Здесь столько прекрасных, добрых лиц!" Кто-то из стариков подыграл ему из зала: "Валяй!"