Газета Завтра 957 (11 2012)
Шрифт:
От этой встречи осталось несколько абзацев очерка "Затмение войны".
"С передовой подъезжает МТЛБ. С брони сгружают раненых и убитого. Все — экипаж подбитого танка. Сам он в полутора километрах впереди, еле видимый на склоне, разгорается и чадит черным копотным столбом. Наводчик тяжело стонет в бреду. Лицо его, выше губ, в пелене бинтов, на которых медленно расцветает алое пятно крови. Механик-водитель с раздробленной ногой меланхолично смотрит в землю. То ли в промедоловой "нирване", то ли в контузии. Убитый на носилках замотан в плащ-накидку. Из-за склона горы вырывается "вертушка" — Ми-8 — и тут же начинает,
— Кто такой? — кивает в сторону убитого авианаводчик.
— Не знаю, — отвечает лейтенант, старший на МТЛБ, — говорят, разведчик сидел в башне. Не наш…
Подходят еще солдаты. Распеленывают брезент. Лицо погибшего — сине-черное от страшного взрыва внутри машины. Никто его не узнает. Отходят, качая головами. Опять пеленают тело в брезент.
"Вертушка" касается земли и, пригибаясь от ветра, раненых начинают перетаскивать в вертолет. Один из них — разведчик с простреленной ногой и в бандане с черепами ковыляет сам, опираясь на плечо механика. Последним на носилках несут "двухсотого" — так на военном сленге называют убитых. Раненые — "трехсотые".
Закрываются двери и, взревев движками, вертушка отрывается от земли, с глубоким креном "опрокидывается" в пропасть за дорогой, но тут же выравнивается и исчезает за скатом горы.
В МТЛБ, привезший раненых, грузят ящики с боеприпасами. Патроны, снаряды, выстрелы к РПГ. Наконец, изрядно осевшая под грузом боевого железа, тяжело урча движком, она уходит за поворот на передовую.
Над окраиной аула жирно и густо стелется дым горящей "семьдесят двойки"…
Потом мы встретились в мае под Бамутом. Среди разведчиков, штурмовавших Бамут, вдруг мелькнуло знакомое лицо. Об этой встрече тоже сохранилось несколько абзацев: …Последний раз Костю я видел под Белгатоем в марте, когда он, кривясь от боли, припадая на простреленную ногу, ковылял от привезшей его МТЛБ к "вертушке", куда уже загрузили тело погибшего разведчика, где мычал что-то в промедоловом дурмане обгоревший танкист.
В рокерской косынке с черепами, злой, еще не отошедший от боя, Костя уже из распахнутого люка крикнул братве, загружавшей МТЛБ с красным крестом ящиками с боеприпасами: — На мое место никого не брать! Не задержусь!
И вот все тот же Костя, в той же косынке и самопальном "разгрузнике" сидел рядом на броне бээмпэшки разведроты.
Он "не задержался". Наскоро подлечившись, сбежал сюда.
Шел наравне со всеми через горы, тащил, как и все, на себе боеприпасы. Бился с встречными отрядами "чехов".
Брал Бамут.
— Не могу я уже без них, — кивает Костя в сторону разведчиков, воробьями облепивших броню, — прикипел к братве, к работе этой. Я же доброволец-контрактник. Здесь мне — по кайфу! Настоящие люди — не продадут, не бросят. И враги — что надо. Злые, беспощадные, хитрые. Таких и "валить" приятно. Нет, я здесь своим делом занимаюсь. Чем больше здесь "нохчей" в землю вгоню, тем легче потом в России будет. Это же зверьё. Мы для них никто. Быдло. Вот я и отучаю их от эгоизма…
В кармане "мабуты" Костя таскает зеленый берет и ухо того, белготойского духа, который убил Костиного друга и которого, в свою очередь, завалил Костя..."
Потом он надолго пропал из моей жизни. На встрече разведчиков 166-й бригады через несколько лет после
Верить в это не хотелось. Ещё больше не хотелось верить в новость, которую принёс через пару лет один заезжий знакомый журналист, что Костя погиб где-то в Афганистане. Меня самого не раз и не два заочно хоронили, и я убрал мысли о его смерти на самое дно сознания, где они не могли налиться опасной силой.
Так прошло почти 15 лет — и вдруг в "Одноклассниках" в разделе "гости" мелькнуло знакомое лицо! В первые мгновения я даже не поверил глазам, но это был он! Костя! Живой и здоровый! Он вернулся в свой родной Питер, живёт там, работает.
И вот по сети мне прислали рассказ. Его рассказ о том самом первом бое, после которого мы и увиделись впервые:
"…С "чехом" я столкнулся нос к носу сразу за сараем. Выйдя из-за угла, увидел очень отчётливо глаза боевика.
Ситуацию оценил моментально, причём двумя словами — полный п****ц!
Направить на него автомат не успеваю никак. Передо мной явно не партизан из самообороны.
Одет в песчанку, зелёный берет, берцы и разгрузку, под мышкой — кобура. Довольно здоровый, серые глаза и, как будто для контраста с зелёным беретом, — ярко-рыжая борода. Сделал первое, что пришло в голову, — подмигнул, улыбнулся и с безразличным видом пошел на него. "Чех" явно растерялся, опустил ствол в землю, и тут я отчётливо вижу эмблему волка на берете и зелёную ленточку на стволе.
Стрелять друг в друга начали одновременно… Он сидел на земле спиной ко мне и держался за руку, а я, направив на него автомат с пустым магазином, приходил в себя. Это ж надо так — с 10 метров выпустили друг в друга по магазину, и из 60 патронов всего одно попадание — ему в руку. Я заменил магазин, и тут он обернулся и заговорил.
Я не ждал разговора — тем более, что он начал очень грубо наезжать:
— Ты чего делаешь, сука? Ты в кого стреляешь?
— А ты кто?
— Я Иса.
— Ты чечен? Боевик?
Похоже, он принимает меня за кого угодно, только не за федерала. Хотя не удивительно — вид у меня ещё тот: двухнедельная щетина, на голове чёрная бандана с черепушками, из одежды только штаны, ботинки и разгрузка, на поясе болтаются чётки и кроличья лапка, и ни одного знака, указывающего на мою принадлежность российским войскам.
Оглядываюсь вокруг — по спине побежали струйки пота: мы на высоте не одни, метров с тридцати из-под кустарника на меня направил автомат худощавый чернобородый "чех"; с соседней высоты, метров с двухсот, ещё один "друг" шмаляет мне в голову, но пули идут выше, видимо, стрелок боится попасть в своего; а наши шарятся где-то внизу, вне зоны видимости. Не надо быть великим стратегом, чтобы понять: всё это очень серьёзно.