Газета Завтра 981 (38 2012)

Завтра Газета

time datetime="datetime" pubdate="2012-09-19 13:16:13" 19.09.2012 /time

Об этом заявляют правозащитники

Французский журнал опубликует карикатуры на пророка Мухаммеда

time datetime="datetime" pubdate="2012-09-19 13:00:22" 19.09.2012 /time

Карикатуры будут размещены не на обложке журнала, а внутри номера и на последней странице

Реклама

Реклама

Реклама

Адрес редакции:

119146, Москва, Фрунзенская наб., 18–60

Электронная почта: [email protected]

Телефон: [phone]

Служба рекламы: [phone]

Технический

блог

Электронная почта технического отдела [email protected] .

(function(w, c) { (w[c] = w[c] []).push(function { try { w.yaCounter11286280 = new Ya.Metrika({id:11286280, enableAll: true, webvisor: true}); } catch(e) { } }); })(window, "yandex_metrika_callbacks");

Ад самоотрицания Ад самоотрицания О романе Александра ПОТЁМКИНА «Русский пациент» Алексей Татаринов 19.09.2012

Иногда восприятие художественного текста оказывается под контролем пространства, в котором происходит чтение. Кубань, лето. Дачный вечер. Освобождающая тишина зелени, начавшей погружаться в темноту. Даже далёкий, едва просачивающийся сквозь тополя гул транспортного моста подчёркивает торжествующее значение неизвестных мне птиц, старых фруктовых деревьев, собаки, бегающей по винограднику и совершенно забывшей о хозяине в общении с травой, уже пахнущей близкой ночью.

Захожу в дом, включаю свет, начинаю читать роман Александра Потёмкина "Русский пациент" — и природа, только что растворявшая мой разум в целебном многозвучии, исчезает без следа, будто и вовсе нет её в мироздании. На первой странице текста герой просыпается с мыслью о том, что ему ни разу не удалось встретиться с муравьями. Стартовая фраза романа — "В мегаполисе жизнь насекомых и более низших тварей ничтожна и незаметна" — обещает риторическое истребление природного мира и сдерживает обещание. Нет в "Русском пациенте" первого уровня оптимизма — естественного, от нас не зависящего бытия, прекрасного в своей закономерности.

Что ж, раз нет объективной радости ветра и солнечного заката, надо искать другую опору — коллективную человечность, активный людской разум, противопоставленный равнодушному небу и такой же земле, не знающим нравственных чувств. Номер не проходит. Народ ужасен у Потёмкина, потому что пуст и мёртв, давно избавившийся от тягот, доставляемых существованием души. Когда они — люди, собирающиеся в толпу, — оказываются перед авторской камерой, в "Русском пациенте" трудно становится дышать. От человечества здесь пахнет дурно.

Ничего, есть ещё третий уровень возможного оптимизма: личностно проявленный человек, которым смогло бы оправдаться мироздание, не способное прельстить нас красотами дня и ночи, этической силой и бессмертием общего разума. Ищем человека! Но находим труп — не отсутствие человека, а его гниение, прорывающееся сквозь дорогие оболочки современности. И тут же понимаем (нет уже перед нами дачного лета!), что в этом принципиальном опустошении романного пространства, в исключении природы, народа, личности, под эпиграфом из Ницше ("Чем сильнее рвёмся к идеалу, тем привлекательнее бросок в его противоположность!") создаётся гротескное пространство "Русского пациента" — в отказе от поглаживания читателя по голове, от романтизма и героизации.

Чтобы разобраться с ним, необходимо представить три сюжетных центра романа, равных трём ключевым персонажам. К ним — этим качественно изображённым нелюдям — и обратимся.

Начнём с Антона Пузырькова. Это он печалился о муравьях. Тридцатилетний юноша, свободный от мужских качеств и обязанностей, создан автором вызывающе неказистым: жёлтое лицо, вдавленный носик, редкие волосы, свисающие уши. Антон не испытывает проблем с деньгами, которые ему поставляет богатый

брат. Правда, никакой тяги к финансовому благополучию, к построению дома, созданию семьи, украшению быта герой не испытывает. Увы, он наркоман — но не стандартный пациент соответствующих диспансеров, стонущий под капельницами после очередной передозировки. Не героин и опиум забрали к себе душу Антона, а идея мазохистского самоистребления в ходе поиска новых унижений. Его мечта — быть осквернённым и опозоренным, найти "превеликое удовольствие" в идиотской позе, когда ты похож на последнего человека, чавкающего от странной радости "раздавленного трупа". Пузырьков чистит обувь возле провинциального вокзала, оказывается почти съеденным на пиру у мэра-каннибала, получает порцию неслабых ударов в поезде, мечтает перевоплотиться в восточного гастарбайтера, чтобы вызвать абсолютное презрение. Распыляя внешний мир, герой закономерно приближается к доступной ему поэтизации смерти. Всматриваясь в отрубленную бычью голову, Пузырьков слышит голос местного Йорика: "Загробный мир — вот единственно верная цель любого живого существа".

Андрей Пузырьков, брат Антона, не ограничен в финансовых возможностях, но своё нудное счастье этот бледный, низкорослый олигарх пытается построить отнюдь не на превращении денег в полезный товар. Он тоже наркоман, его злой допинг — совращение, покупка человеческого материала, причём с каждым новым приобретением Андрей утверждается в абсолютной доступности любого существа, лишь бы нашлась сумма, способная перевести моральный вопрос в более удобную плоскость. Пузырьков — человек плана, получающий кайф от теоретического разрастания и практического воплощения утопии. Своим хорошо обученным подчинённым, давно купленным с потрохами, он ставит задачу "атаковать сознание человека переходного периода", "модернизировать" его ум: понизить уровень культуры, загнать сморщенные души под хвост, который начинает сладострастно распускаться при сближении с солидным бутиком или модным рестораном. Ближе к финалу олигарх находит женщину — клубную танцовщицу, но не для секса, а для "морального совращения", призванного показать, кто здесь настоящий бог.

Третий центр — психиатр Наум Райский, на протяжении всего текста ведущий приём в своем врачебном кабинете. На пациентов, страдающих от злобы и отчаяния, смотрит равнодушно, внимательно слушает, понимая безнадёжность ситуации, назначает таблетки и отправляет в кассу платить за приём. Пациенты — как на подбор: у каждого персональная, только его победившая пустота. Один забрасывает посылками Северную Корею для ускорения побед социализма, второй свихнулся на молчании о большой национальной тайне, третий потерял покой, узнав о том, что Лесков связал "подлеца Чичикова" с "непобедимостью русского народа", четвёртый объявил себя президентом России. По средам Райскому приходится пить особенно много коньяку, потому что врача посещают мёртвые пациенты с московских кладбищ, продолжая нести своё безумие и за порогом смерти. Всякая наша дрянь обречена на вечное возвращение, и в традициях рассказа Достоевского "Бобок" бессмертие предстаёт невыносимой скукой. "У нас же вы свободны. В нашем мире действительно все равны. Вас ждёт мир, сконструированный в идеальных формах", — стремится соблазнить Райского один из говорящих трупов. И не скажешь, что доктор против пустоты. Даже коньяк ему там обещан.

Теперь, представив героев, можно сказать о главном. "Русский пациент" — роман о разных формах опасного, агрессивного небытия, которое расползается по современному русскому миру, использует классические архетипы, гадит внутри них, вытряхивает из "добра и зла" высокие значения, толкая нашего человека к смерти. Мы — объекты серьёзных провокаций и искушений, и не только внешние силы атакуют нас, но и национальные идеи, спотыкаясь на историческом пути, превращаются в вирусы, не оставляющие шансов. Как мне кажется, Потёмкин, не питая иллюзий, не сочувствуя погибающим, не желая быть мягким педагогом и терпеливым доктором, говорит текстом своим: Посмотрите, какой слизью вы стали, превратив Россию в страну полумёртвой нечисти, выглядывающей из-за каждого угла!