Газибо

Соколов Саша

73

и покуда, наяривая радецкого, копытили долом, все обстояло тре бьен, но едва поскакали увалами и заиграли на память элизе, подумать, той самой элизе, чья галльская бабка сначала была приятельницей лакайля, потом клеро, а после и молодому лаланду голову задурила, что говорить, неровно дышала мамзель к звездочетам, так значит, едва заиграли элизе, туман исчез, и ночь получилась такая лунная, словно шопеновский си-минорный нахтштюк, опус, если не ошибаюсь, двадцать какой-то, и кончено: нас обнаружили и: шрапнелью,

шрапнелью, причем беспощадно, бесцеремонно, вы помните, старина фагот, нашу нелепую гибель

74

йаволь, капитан, только что есть нелепость в сравнении с музыкантской бравостью, каковую мы несомненно явили, мы все, начиная с вас и отсчитывая от той минуты, когда, гарцуя перед штабной палаткой, вы задушевно воззвали к нам: шестикрылые, порысили с богом, и первый же порысили, трубя

75

и, трубя, мы порысили вослед, мы рысили и мелодировали во имя отчизны, за более благородные времена и изящные нравы, и все это оказалось настолько доблестно, что, пожалуй, почти не жаль, что и вас, и нас паче всякого чаяния эдак изрешетило

76

увы, господа, смерть на линии иногда неприглядна, но я обязан напомнить, что войны наши, что б там ни бубнили штафирки от бухгалтерии, истинно справедливы, а главное, обустроены столь гуманно, что, пав, мы, как словно бы некие фениксы, возрождаемся к вита нуова, для новых битв

77

к примеру, после этого казуса со шрапнелью мне сызнова снился тот несуразный сон, и, ища убежать уныния, я поспешно очнулся, стремительно оценил обстановку и тут же отдал приказ: с якорей сниматься, курс — внешний рейд, галион неприятеля к абордажу принудить

78

однако едва мы оставили гавань, канальи открыли шквальный огонь, и разрывом снаряда нам сразу снесло капитанский мостик, а лично меня, капитана отнюдь не третьего ранга, а если без лишней скромности, то к тому моменту давно уже никакого не капитана, а самого настоящего адмирала, меня подкинуло в птичью высь и всего при этом не то чтобы расчленило: меня разъяло на мелкие дребезги, на микробы, точней, не всего, а по большей части, всего за вычетом головы: та, я видел это каким-то сторонним зрением, та, дико моргая и морщась, верно, от боли, та покатилась по полубаку и выпала, бедолага, за борт: ну не конфуз ли

79

и снова мне то видение: будто вдова моя, моя муха-мухер, крылья в мерзкую крапину, все на стеклах того ли отдела пособий то сарабанду, то тарантеллу танцует, а что ж арифметик, а арифметику хоть бы что, ибо что ему, в сущности, если начистоту: счеты — в руки, и вот уже это не счеты, а род маракас, и асса, слышится, асса, ай-да-нэ-нэ, потому что, как точно подмечено где-то у лаперуза, морские цыганы, которых иные народы в запальчивости зовут флибустьерами и арифметиками фортуны, народ плясовой да ласковый, да сердечный, и бубны сердца их суть, чистые бубны, когда не червы

80

это подмечено у него в записках на запасном фор-бом-брамселе, что

стоят на столе арифметика обок с гроссбухом и руководством как стать настоящим учетчиком, где говорится, что стать настоящим учетчиком может лишь тот, кто, учитывая существа и вещи, их тщательно перечисляет

81

пауза

82

голосами людей, тонко чувствующих красоту момента: смотрите, конец цитаты совпал с окончанием темноты, забрезжило, быстро светает, и параллельно становится ясно, что об искусстве и об изящном вообще уж сказано совершенно довольно, во всяком случае тут, в нашем гулком многоголосом саду, в этом изысканно обветшалом газибо

83

позвольте ж откланяться, как восклицают за одером, чешч, погодите, вы разве и к нам захаживали, пан матафий, бродил, ваша милость, бродил, заодно и мову освоил, звучите просто перфектно, усердие, полагаю, имеете, увлечены, хоть, казалось бы, что вам, вольному левантийцу, в абракадабре нашей славянской, а как же, сударь, желаешь скитаться по-человечески, чтобы заботу и уваженье тебе оказывали, знай языки: безъязыкому в горнице не постелят

84

признаться, немного завидую: вы ведь изгнанник без всяких границ, а мне столько лет уж в отечество путь заказан, и, знаете, словно бы затуманивается оно все больше, нет четкого разумения, что там теперь да как, не тревожьтесь, за одером как за одером, пан огиньский, сиречь, в аккурат, как за бугом: нивы, с вашего позволенья, печальные, шляхи пыльные, но зато какая пылкая шляхта, да и мещанство, в сущности, лихорадит: у всех воспаление польскости, посполитость речи, причем, все куда-то спешат, поминутно встречаются, расстаются и только и слышишь повсюду: чешч, чешч

85

а вот где-нибудь за печорой, где сплошь да рядом спешить как-то некуда, выражаются много длиннее, почтительней: честь, знаете ли, имею, за рубиконом же, в области поголовной халатности, вам на прощание если что и уронят, то лишь развязное чао, и баста, и будьте себе довольны

86

итак, до свиданья, всего вам самого удивительного, возникайте в любое удобное, побормочем, учтите только, что договор от одиннадцатого одиннадцатого тысяча сто одиннадцатого, заключенный меж трубадурами и вертоградами в лице голосов их, все еще действует, все еще говорит к нам своим куртуазным верлибром

87

он говорит и касается всех нас, которые суть голоса вышеназванных тех и этих и легиона иных, одержимых и призванных, очарованных и окрыленных, а также и муз их, и музык, и музыкальных их инструментов, и прочих, коих не хватит вечности перечислить, существ и вещей

88

он касается нас, говоря об изящном, касается и в конце последней, тысяча сто одиннадцатой песни своей, шопотом напоминает: ну, значит, договорились: отныне от утренних сумерек и до первых звезд об изящном — ни звука.