Газыри
Шрифт:
Я, узнавши об этом, призвал его к себе и спросил:
— Фидур, почему ты часто плачешь? Кто тебя обижает? Может быть, тебя, помимо твоего желания, заставляют работать, или кто-нибудь тебя пугает?.. Скажи правду…
— Меня никто не обижает, не пугает и не принуждает работать… А плачу потому, что надо плакать.
— Почему же тебе надо плакать? — спросил я.
— А вы, — сказал он, — почему воюете и проливаете кровь свою?
— Гм! Гм! — заметил я. — Мы проливаем свою кровь из-за того, что вы, русские, не боитесь Бога и хотите уничтожить нашу религию и свободу и сделать нас казаками.
— Что правда, то правда, — продолжал он, — вот и я
Сцена эта так сильно тронула меня, что… я не мог удержать слез и в ту же ночь посадил его на коня и поехал с ним до Урус-Мартановской крепости и, не доезжая четверть версты до ворот, я приказал ему слезть с лошади и отправиться в крепость, прося его говорить всем, что он сам убежал от меня.
Таким образом я, с большим удовольствием обняв Фидура, простился с ним. Он, от глубины души поблагодарив меня, как стрела пустился в крепость, а я чуть свет вернулся назад.»
Много ли похожих случаев было нынче?
Вчера вечером Лариса, вернувшаяся от старой подруги, у которой сын Алеша, прапорщик из Майкопской бригады, пропал без вести, рассказывала, как она опять сама себя взялась обнадеживать: заходил к ней человек, отрекомендовавшимся работником военкомата, и спрашивал — действительно ли Алексей родился 9 августа? По-прежнему ли жива его мама?
«Это я, я, — твердила она. — Зайдите!»
Сославшись на занятость, он быстро ушел, а она, растерявшись, ни о чем больше не расспросила его… Утром бросилась в военкомат, но там сказали, что никто к ней от них не приходил — во всяком случае, об этом никому не известно…
Сосед, бывший в тот вечер выпивши, стал говорить ей, что этот человек «далеко оставил машину, зеленый „жигуль“, и потом все время оглядывался…»
— Ты бы хоть номер запомнил, — корила она его.
— Дык — кто ж знал, — был ответ.
А для нее начался новый круг мучительных надежд и горьких разочарований…
Вот тебе — и «Гехинский аул». Вот и — Урус-Мартан…
«Почетный гость города»
В Новокубанске были с Володей Ромичевым, с Михалычем, у мэра — Александра Васильевича Соловьева, и он вручил мне, значит, медалюшку: в кругу, обрамленном лавром, герб Новокубанска — на белом фоне казак, держащий в правой руке саженец с корешками над голубым краешком воды, а из левой не выпускающий шашку, а вверху — на металлической тоже «ленте» — большой ключ с надписью этой самой: «Почетный гость города».
Кивая на Ромичева, посмеиваюсь:
— Ну, вот: теперь я буду «почетный гость» «почетного гражданина»… а то кто там у Владимира Михалыча всякий раз останавливается?
Накануне вечером он прочитал рассказ «Издалека», который я только что закончил в Майкопе: первый читатель. Там есть строчка и о нем: как мы с ним будто поменялись судьбами… во всяком случае «местами жительства» поменялись. Не скажешь ведь: родиной.
Михалыч из Тогучина, из маленького городишка под самым Новосибирском, учился в одном классе с Мишей Черненком, еще с советских времен знаменитым своими детективами… Как-то Миша появлялся у нас в редакции, когда я в «Советском писателе» работал, с дружеским письмом от Саши Плитченко, светлая ему память: тогда мы еще не знали, что у нас есть и еще один общий товарищ.
Вот тоже деталька — все туда же, туда же. Все в дом, как говорится, все — в дом!
С Михалычем дружим с той поры, когда он был начальником управления каменщиков у нас на стройке — начальником СУ-1, где Лариса работала тогда мастером… ну, братцы!
Взял сейчас с полки свой старый роман «Тихая музыка победы», чтобы найти то место, где начальник управления каменщиков — тогда еще с другою фамилией, потому что к прямому тексту долгонько я шел, долгонько — на брезенте, расстеленном поверх недавно забетонированного ростверга на «пеньке» домны кромсает толстую, как пожарный шланг, колбасу: вот-вот начнут ростверг «обмывать» — уже несут водку, не пару бутылок — сразу ящик, народу ведь ого-го сколько!
И вот искал-искал я это место и — не нашел. Давно уже тону в собственных своих текстах, все больше — в старых романах.
Так вот, начальник этот — Володя, Михалыч, уехавший потом в родные мои рая, на Кубань… братцы мои-и! — приходится опять. — Братцы-ы-ы!
Компьютер, и в самом деле, ведь — не дурак, машина самостоятельная и — с норовом… Хотел вот напечатать, само собою, «края», а он исправляет по ходу дела, прекрасно зная уже о чем речь, — о милой моей теплой родине! Конечно же, тут — рая. Даже не один рай, а много, потому что она ведь такая разная, Кубань, — на Побережье одна, в Приазовье да в степях около другая, в предгорьях — вроде моего Отрадненского либо Горячеключевского, которое во многом — не хуже, третья… А сколько еще таких вот удивительных мест — каждое со своею особинкой, да еще с какою, с какой!
Остается опустить казацкую свою чуприну перед компанией «Микрософт» и ее бессменным главой Биллом Гейтсом?
Родные мои рая!..
Почему же меня-то носит по белу свету, как перекати-поле под ветром? Может быть, стоит об этом порассуждать в отдельном рассказике под этим названием: «Перекати…»?
Или не стоит?
Как-то один ясновидящий сказал мне, что в конце жизни у меня будет особенно много дорог… это перед самой-то длинною.
Так что положимся на Господа, на четырех ангелов-хранителей — матушка Валентина в Суздале первая сказала мне в этом году, что у меня их четверо, — потому что святые Гурий, Авив и Самон неразлучны, недаром и на иконках они — вместе, положимся на святого Георгия, хранителя воинов, путников и мужчин. «Министра путей сообщения», как его с почтительной полушуткой называют осетины: дорожная иконка св. Георгия в кожаной, в форме подковы, оправе, которую подарил мне Мухтарбек Кантемиров, Миша, — и сейчас вот — бросил на нее взгляд, а потом посмотрел уже подольше и с благодарным вниманием — стоит на столе рядом с поднятым экраном старого, как трактор «фордзон», «ноутбука»…
— Не станем звать волка! — как советуют наши кунаки-черкесы.
Лучше, и в самом деле, напечатаем потом крошечный рассказик, связанный с этой мудрою поговоркой.
Но дальше — о нас с Михалычем: два года назад, когда в очередной раз пытался ума набраться — баллотировался в Государственную Думу кандидатом по Югу Кузбасса — я написал небольшой очеркишко под названием, стыренном у Карема Раша: «Кто сеет хлеб, тот сеет правду». Оправдывало меня только то, что Карем назвал так статью свою обо мне… вот, значит, я все себе это и присвоил, и его заголовок — тоже.