Где будет труп

Сэйерс Дороти Ли

— Почему в тайне?

— Для поддержания романтической атмосферы. Алексис, бедняжка, заглатывает наживку вместе с крючком, леской и грузилом. Тут же пишет ответ и рассказывает так называемому Борису все, что знает или воображает о себе. С этого момента они, конечно, пользуются шифром — чтобы держать Алексиса в нужном расположении духа и чтобы ему было во что поиграть. Затем из кусочков семейного предания, рассказанных Алексисом, «Борис» (то есть Мокэмб) сочиняет подходящую генеалогическую фантазию, подгоняя ее к этим сведениям, и выдвигает блестящую идею заговора с целью посадить Алексиса на русский императорский трон. Тем временем Алексис читает книги по истории России и любезно помогает своему убийце поставить и зарядить капкан. В какой-то момент Борис сообщает, что все почти готово и развязка близится, и тогда Алексис не может удержаться от загадочных намеков и предсказаний своего грядущего триумфа.

— Минутку, — прервал Глейшер. — На мой взгляд, Мокэмбу

проще всего было заставить Алексиса сообщить миссис Уэлдон, что он должен с ней расстаться, потому что поедет в Россию и станет царем. Так и цель была бы достигнута, и несчастного парня не пришлось бы укокошивать.

— Сомневаюсь, — возразил Уимзи. — Во-первых, подозреваю, что романтичная миссис Уэлдон в ответ на подобное сообщение принялась бы пополнять военный бюджет монархистов, что вряд ли понравилось бы господам Уэлдону и Мокэмбу. Во-вторых, если бы Алексис всерьез разорвал помолвку, что было бы потом? Не могут же они остаток жизни писать шифровки о воображаемых заговорах. Рано или поздно Алексис очнулся бы и понял, что план никто не собирается претворять в жизнь. Он бы рассказал все миссис Уэлдон, и, по всей вероятности, статус-кво был бы восстановлен. А если леди будет думать, что ее жених — некоронованный самодержец всероссийский, то устремится замуж с удвоенной силой. Нет, безопаснее было велеть Алексису держать все в полном секрете, а потом, когда придет время, убрать его окончательно и бесповоротно.

— Да, согласен.

— Переходим к Лейле Гарленд. Не вижу причин сомневаться в том, что Алексис нарочно сбагрил ее нашему самоуверенному юному другу да Сото, хотя, естественно, ни да Сото, ни она сама ни на секунду в это не поверят. Полагаю, Антуан все понял правильно; он, вероятно, немало повидал похожих историй. Если бы Лейле позволили хоть что-то узнать про фальшивый заговор, она стала бы очень опасна. Она обязательно бы проболталась, а именно этого они и не хотели. Надо помнить, что целью всей этой деятельности было инсценировать самоубийство. Молодые императоры не совершают самоубийств накануне успешных революций. Рассказать о заговоре Лейле — все равно что поведать всему миру. Значит, от Лейлы надо избавиться, ведь если они с Алексисом останутся близки, будет почти невозможно удержать ее в неведении.

— Похоже, юный Алексис был порядочным мерзавцем, — заметил инспектор Ампелти. — Сначала бросает девушку, потом водит за нос бедную старушку Уэлдон, притворно с ней обручившись, хотя жениться не собирается.

— Нет, — сказал Уимзи. — Вы не учли государственный взгляд на вещи. Государь в изгнании может позволить себе случайные привязанности, но когда придет время взойти на трон, все личные связи нужно принести в жертву общественному долгу. Обычную содержанку вроде Лейлы можно просто выгнать или передать с рук на руки. Человека, связь с которым более возвышенна, должно принести в жертву, но уже с церемониями. Мы не знаем и никогда не узнаем наверняка, как Алексис собирался поступить с миссис Уэлдон. По ее словам, он пытался подготовить ее к каким-то грандиозным и удивительным переменам в близком будущем, хотя она, конечно, истолковала все неправильно. Полагаю, что Алексис на самом-то деле хотел после отбытия в Варшаву написать ей письмо, рассказать, что с ним случилось, и пообещать место при императорском дворе. Все это сопровождалось бы ореолом романтики, благородства и самопожертвования — миссис Уэлдон, без сомнения, страшно бы понравилось. И еще: хотя до начала этой русской затеи Алексис мог крутить ею как хотел, он, судя по всему, всегда отказывался принимать от нее крупные денежные суммы. Что, безусловно, делает ему честь и показывает, что у него были инстинкты джентльмена, хоть, может, и не принца.

— Это правда, — согласился Глейшер. — Если б не этот заговор, он бы на ней женился.

— Да, скорее всего. Женился бы и выполнял долг перед ней согласно своим представлениям, которые, вероятно, были… скажем так, континентальными. Был бы ей очаровательным мужем и держал бы любовницу — все тихо и прилично.

Инспектор Ампелти, казалось, хотел оспорить употребление здесь слова «прилично», но Уимзи поспешил продолжить:

— Я также думаю, что Алексис не очень-то стремился так поступать с Лейлой и миссис Уэлдон. Может быть, он действительно любил Лейлу, а может, ему было жаль обманывать надежды миссис Уэлдон. И поэтому они придумали Феодору.

— А кто такая Феодора?

— Феодора, вне всяких сомнений, — высокородная дама, предназначенная в жены новому царю Павлу Алексеевичу. Чего проще: пойти к театральному агенту, найти фотографию не слишком известной дамы русского происхождения и послать ее Алексису в качестве портрета княжны Феодоры, прекрасной дамы, которая ждет его в изгнании и трудится на его благо, пока не придет срок занять место подле него на императорском троне? Эти, прости господи, романы, которые так любил Алексис, битком набиты такими вещами. Возможно, от Феодоры приходили письма, полные ожидания нежной встречи. Она заранее, по рассказам, была влюблена

в великого князя Павла. Конечно, такая эффектная идея его пленила. К тому же жениться на Феодоре его призывал долг перед государством. Какие могли быть колебания? Один взгляд на это прекрасное лицо, на головку, увенчанную царственными жемчугами…

— А! — сказал Глейшер. — Конечно! Вот почему они вцепились именно в эту фотографию.

— Конечно. Жемчуга, без сомнений, из «Вулворта», как и весь этот жалкий мираж, но эти вещи служат своей цели, Глейшер, они служат цели. Боже мой, Глейшер, — только представить, как этот глупый бедолага идет к одинокой скале навстречу смерти, а голова у него кружится от мысли, что его вот-вот коронуют на царство!

Уимзи осекся, потрясенный редкой для себя горячностью. Двое полицейских сочувственно зашаркали ногами.

— Да, милорд, ужасно, что и говорить, — поддакнул Глейшер. — Будем надеяться, он умер быстро и ничего не успел понять.

— Да, но как он умер? — спросил Уимзи. — Вот в чем трудность-то. Впрочем, сейчас не об этом.

Что дальше? А, триста фунтов золотом. Забавный эпизод, чуть не разрушил им весь заговор. Я не думаю, что он каким-то образом входил в исходный замысел. Мокэмб никак не мог предвидеть, что Поль Алексис соберет это золото. Видимо, это был его собственный вклад в романтическую историю. Может быть, он читал о золоте в книгах — что оно везде имеет хождение и все такое — и решил, что будет неплохо отправиться на завоевание трона с золотым поясом вокруг талии. Это, конечно, нелепо — смехотворно крошечная сумма, громоздкая и неудобная, если ее таскать с собой, — но это ведь золото. Золото, знаете, блестит. Как кто-то сказал, «все то золото, что блестит» [208] . Звучит как теория относительности, но это психологический факт. Если бы вы, Глейшер, были романтичным юным князем или думали, что вы князь, чем бы вам хотелось оплачивать счета — какими-то грязными бумажками или вот этим?

208

Строчка стихотворения, написанного Инносентом Смитом, героем романа Г. К. Честертона «Жив-человек»:

Все то золото, что блестит, — Медная бляха и медный щит. Золото льется вечерней порой Над золотою рекой! И желтая грязь, на земле разлитая. Она — золотая! Она — золотая! Перевод с англ. К. Чуковского.

Он сунул руку в карман и вытащил горсть золотых соверенов. Затем бросил их на стол, и они покатились со звоном. Глейшер и Ампелти торопливо протянули руки, ловя монеты, блестевшие в свете лампы. Они подобрали их и стали взвешивать на ладони, они держали их двумя пальцами, они пытливо ощупывали рифленый гурт и гладких выпуклых Георгия с Драконом.

— Да, — сказал Уимзи, — на ощупь приятные, правда? Тут их десять, и стоят они не больше, чем бумажные фунты [209] , а для меня и вовсе ничего не стоят, потому что у меня, дуралея, рука не поднимается их потратить. Но это золото. Я бы не отказался от трехсот фунтов, хотя они весили бы пять фунтов в британской системе и были бы адской обузой. Но вот что занятно: эти лишние пять фунтов нарушили хрупкое равновесие между мертвым телом и водой. Удельный вес трупа чуть-чуть меньше, чем нужно, чтобы он потонул — но только чуть-чуть. Достаточно пары очень тяжелых сапог или набитого золотом пояса, чтобы он пошел на дно и застрял в Жерновах, как вы, Ампелти, знаете по опыту. Если бы тело Алексиса так и не нашли, для заговорщиков это стало бы большой неприятностью. Миссис Уэлдон, возможно, в конце концов и поверила бы, что он мертв, но сначала угрохала бы состояние на его поиски.

209

Проницательный читатель догадается, что во время действия книги Великобритания еще не отказалась от золотого стандарта. (Прим, автора.)

— История вообще странная, — произнес Глейшер. — Вряд ли в нее поверит хоть один человек, если он не видел ее с самого начала. Но, милорд! Допустим, что все было сделано так, как вы сказали, — как тогда быть с убийством?

— Именно. Признаюсь честно: в том, что касается убийства, мы недалеко продвинулись. С подготовкой все примерно ясно. Во-первых, кому-то нужно было приехать и посмотреть на место. Не знаю точно, кто это был, но попробую угадать. Тот, кто знает местность, потому что бывал здесь раньше. Тот, у кого есть машина, чтобы разъезжать туда-сюда. Тот, у кого есть отличный повод сюда приехать и респектабельные друзья, чьи гости вне подозрений.