ГДЕ ЛУЧШЕ?
Шрифт:
– Покорно благодарю.
И Пелагея Прохоровна пошла. Дождь в это время перестал идти.
Когда она вошла по указанию налево в улицу, картина представилась ей уже другая: дома попроще, мало красивых вывесок, много питейных заведений; из дворов несет чем-то нехорошим; мало идет и едет народа. Но главное, что ее заняло, - это Лиговский канал, посреди улицы, с мутною вонючею водою и огороженный деревянными перилами. Здесь было много грязи, проход через канал - узенький, деревянный мостик. Налево деревянные тротуары с провалившимися досками, а кое-где просто канава. Пелагея Прохоровна поглядела в канаву. Она забыла слово канал, потому что не понимала его, и поэтому думала, что это река. Но какая же это река: из нее так и несет чем-то нехорошим, и узенькая она, и
– Этот калашник надул меня; потому какой это Питер?
Она оглянулась назад. Там дома, как на картинках писано, - красивые… Ишь там как трещит и гудет… И она пошла назад туда, где трещит и гудет. Навстречу ей шел мужчина, держа под мышкой фунта два черного хлеба, а в правой руке булку и печенку, которые он откусывал понемножку. Он был уже выпивши и шел неровно. Одет он был в оборванный полушубок, синие изгребные штаны, в лапти и меховую рваную во многих местах шапку, промокшую до того, что с нее и теперь изредка капали на лицо капли, которые, протекая по лицу до бороды, оставляли на той или на другой щеке черные полоски. Он прошел мимо Пелагеи Прохоровны молча, даже посторонился от нее.
"Это из наших! Непременно. Бурлаки у нас так-то ходят", - подумала Пелагея Прохоровна и пошла за ним.
Немного погодя она догнала этого человека.
– Дядюшка!
– сказала она, став с ним нога в ногу.
– Што?
– сказал он охриплым голосом, глянул на нее - и потом, мотнув головой, стал глядеть на мостовую.
– Питер ли это?
– Знамо, Питер.
– Где бы мне остановиться?..
– Остановиться?.. Известно, где люди останавливаются… - Он глянул на нее и опять стал глядеть на мостовую.
– Укажи ты мне дорогу.
– И укажу! провалиться…
– Да ты мне скажи, куда идти-то?
– Куда идти?! Подем к Артемьевне… Я у ней живу.
– А есть ли там бабы?
– Как не быть бабам… А ты, брат… Кабы мне такую бабу!..
– Пустое говоришь. Ты доведи до места.
– Они пошли.
– Разве я пес?.. Нет, у меня душа христианская… Я к слову: потому у меня жена в деревне. Да какая она теперь жена мне?
И крестьянин остановился.
– Почему теперь я в Питере?
– спросил он сердито. Лицо его подернуло, брови сдвинулись.
– Все вы таковы. У вас все только жены виноваты.
Крестьянин махнул рукой, и из руки выпал недоеденный кусок булки, который и попал в лужу. Крестьянин взял его, обтер грязь полушубком, поскоблил пальцем и откусил.
"И здесь тоже, видно, хорош народец", - подумала Пелагея Прохоровна.
Крестьянин вошел во двор одного из деревянных домов.
Пятиоконный деревянный дом, обшитый тесом, с питейным заведением, принадлежал, как гласила голубая дощечка над воротами, купчихе Фокиной. Он стоял особняком от других домов, потому что с одной стороны находился дровяной двор с возвышающимися около самого забора и заслоняющими с одной стороны свет к дому рядами еще не распиленного на дрова леса, с другой же стороны находилось пустопорожнее место, на котором, впрочем, купчиха Фокина летом садила капусту и картофель. Как перед домом Фокиной, закоренелой староверки, так и перед дровяным двором и пустопорожним местом вместо тротуара существовала канава, которая, впрочем, только отчасти походила на канаву, но зато к каждым воротам были сделаны деревянные мостки. В настоящее время, в дождливую погоду, около низеньких окон дома нельзя было вовсе ходить: хоть грязи было не очень-то много, но почва была такая, что ноги скользили. Несмотря на то, что наши староверы чистоту любят, двор купчихи Фокиной не оправдывал этой славы: он был очень грязен и вонюч до того, что в нем пахло как из бочки с протухлой рыбой или говядиной. Впрочем, это объясняется, может быть, тем, что Фокина сама в доме не жила, а приезжала в него только изредка. Кроме дома, во дворе был флигель с двумя окнами по бокам и дверью в середине, выходящими к воротам.
Помещение в этом флигеле тоже не отличалось изяществом; войдя в дверь, даже простой человек мог заметить, что внутренность его устроена
Когда Пелагея Прохоровна вошла в эту избу, она заметила, что несколько мужчин в поддевках, зипунах, а более в полушубках, различных лет, высокие и низкие, сидели на полу около стен, точно собирались петь "Вниз по матушке по Волге". Такое предположение, впрочем, в настоящий момент было неверно, потому что они говорили почти все разом, передавая глиняные и деревянные трубки с коротенькими чубуками соседям. Подалее от двери лежало четверо крестьян во всем как есть, подложивши под головы свои узелки; в переднем и противоположном ему углах лежало несколько котомок. Тут же можно было заметить кирку, пилу, лоток. Из хозяйской комнаты слышались крики женщин.
– Ермолаю Евстигнееву!
– крикнуло несколько голосов вошедшему крестьянину. Несколько человек слегка приподняли шапки. Пелагея Прохоровна ушла в хозяйскую половину.
– Ну, как дела?
– Нашел ли место?
– И не спрашивайте!.. Народу нонича страсть. На Сенной-то нас собравши, почитай, была ста два. Дождем так и мочит. Ну, стояли-стояли, топтались-топтались, - хоть бы кто!!
– Нет?!
– Провалиться!
– Надо по заводам походить.
– Да што на заводах-то делать? На фабриках - другое дело.
– На суда бы.
– То-то, братцы; там все стояли, кои на суда… Вот в маляры да в каменщики спрашивали. А таких, штобы на суда, - не было. Народ галдит: чать, поздно! Пошли к рекам - в полной препорции! судов страсть - и народу страсть.
– Мы тоже по рекам-ту ходили - народу в препорции. Надо рядиться песок плавить или хоша камень.
– Вре?!
– Семьдесят пять надыть просить. Мы в прошлое лето с дядей Митрием ходили в Питер, так у него деньги были, он и купил лодку - семьдесят пять выложил да нанял четырех работников: так он еще в барышах остался и лодку имеет. Только помер теперь.
– А лодка?
– Што лодка? я ходил к тому месту, где мы ее под караул оставили, караульщик и не дает. "Дай, говорит, такую бумагу, што лодка тебе предоставлена, и плыви, говорит, с ней по Неве". А у меня бумаги нет. Ночевал я там, а утром уж лодки и нет. Ну, что ты поделаешь?
– Ничего не поделаешь. Известно, простота не доводит до добра.
Помещение хозяйки - кухня и комната, как хотите называйте его, - было уже мужского, которое отделялось от него перегородкой до потолка и имело изразцовую печь, похожую на русскую. Все пространство, вровень с печкою, было занавешено ситцевой драной занавеской, сквозь которую виднелись кровать и комод. В переднем углу стоял стол со шкафом; на столе красовался самовар, не чищенный более месяца; по обеим сторонам стола стояли три стула с решетками. Над столом, в углу, укреплено три образа в фольговых украшениях, которые от времени и от копоти уже отлиняли. Стены оклеены голубыми обоями, которые хотя и прокоптели, но еще целы. На стене, противоположной дверям, висит небольшое зеркальце и две картинки, из которых одна изображает девочку, держащую в руках книгу, а другая немца, отправляющегося на охоту с ружьем и двумя собаками. Потолок здесь выштукатурен, пол чистый.