Где оживают грёзы
Шрифт:
Он повернул голову и уставился на них.
– Ты уверена?
Его голос звучал так искренне, что Каллия чуть не поверила. Она предпочла бы вовсе этого не замечать. Но слова Джека впились в нее, как заноза, терзая и заставляя вновь и вновь задаваться вопросом: почему? Почему он с ней так поступил?
«Держи все в себе, держи все в себе».
Ее улыбка превратилась в маску, голос – в заклинание.
– Уверена.
К ужасу Люсины, она снова залезла на крышу оранжереи.
Джек долго не хотел
– Спускайся, Каллс, а то упадешь. Опять, – проворчала Люсина, расхаживая внизу, будто усталый павлин. – Ванна и макияж могут скрыть многое, но не все. Уж точно не сломанные кости.
Каллия продолжила наблюдать за девушкой, следя за ее уверенными движениями и дожидаясь, когда что-нибудь ее выдаст. Люсина слишком хорошо вписывалась в ряды здешних обитателей, идеальная кукла для кукольного домика. Но сердцем Каллия чувствовала, что это перед ней кто-то чужой, хотя ей и чудились знакомые черты, яркие обрывки воспоминаний, вкусы и запахи, так убедительно твердившие о прошлом. Люсина казалась совсем настоящей, как будто и впрямь целую вечность прожила в Доме.
Каллия быстро вжилась в роль. Она брала девушку под локоть, охотно кивала, когда та упоминала детали наряда для сегодняшнего шоу. Все это былом спектаклем, и Каллия с ним справилась. Поэтому Люсина не насторожилась, когда Каллия вместо клуба потянула ее на улицу.
– Это сюрприз, – пообещала она. – Для Джека. Никому не говори.
Люсина заулыбалась, радуясь, что ее посвятили в тайну, и осталась сторожить, пока Каллия зашла переговорить с управляющим и попросила оседлать лошадь, чтобы после выступления они с Джеком смогли прогуляться верхом.
– Ах, как мило! – пришла в восторг швея. – Вы так давно не катались вдвоем.
Каллию встревожило, что та знает подобные мелочи. Наверное, эта новая иллюзия, созданная с той же целью, что и прошлые, получила запас необходимых сведений о них с Джеком.
Решимость Каллии пошатнулась, когда они направились к оранжерее, чтобы подышать воздухом.
Иллюзия заволновалась лишь тогда, когда Каллия полезла наверх.
Нужно было действовать быстро. Забравшись наверх, она осталась наедине с собой – впервые с тех пор, как очнулась в зале. Усилием воли Каллия заставила себя продолжить спектакль. Запереть все чувства, рвущиеся наружу. Нельзя давать им волю, нельзя плакать, нельзя останавливаться ни на секунду.
Если она хочет отсюда выбраться.
Успокоив Люсину бодрым ответом, Каллия дрожащими пальцами отодвинула кусочек кровли. Она могла без сожалений бросить здесь любые свои вещи, кроме этой. Лоскуток с вышитым цветком, все такой же грязный и мятый. Единственное, что казалось настоящим. Она быстро спрятала его в карман. Потом помедлила, глядя на свернутую листовку. Но брать ее с собой не было смысла. Глориан маячил вдалеке, словно протянутая рука, словно заданный вопрос. Словно обещание.
Ее
Каллия оставила свои сокровища лежать на крыше в надежде, что ветер заберет свои подарки.
Дом Адского Пламени был заполнен до отказа.
Из салонов вырывался безумный смех и клубы дыма, оставшегося от выкуренных воспоминаний. Клуб тонул в грохоте музыки, орды гостей в масках перемещались из зала в зал, а танцовщицы расхаживали между ними в сверкающих корсетах и костюмах. Из узких горлышек зеленых бутылок лились напитки. С шуршанием перемешивались карты.
Хозяин Дома обходил свои владения. После того что случилось днем, он не видел свою звезду. Что же нарушило наваждение в этот раз? Она и раньше сопротивлялась иллюзиям, а теперь стала еще устойчивее. И его тревожило то, как неизменно ее взгляд устремлялся в одном и том же направлении. К городу, куда ее влекло, как берег влечет моряка, долго блуждавшего в океане.
Сидя за своим любимым столом с бокалом в руке, он смотрел туда, откуда должна была опуститься люстра. Остальные тоже посматривали наверх. Она была великолепной артисткой, и, видя очередное подтверждение этому, он испытал прилив гордости. Но как же много еще нужно было показать ей. И рассказать.
Скоро, убеждал себя он, зная, что это неправда.
Если она узнает, это повлечет за собой последствия.
И все рухнет.
Хозяин потягивал из бокала изумрудное виски, не обращая внимания на шелест карт и болтовню танцовщиц, проходивших мимо. Его взгляд был устремлен на черный, как море, потолок, который должен был открыться с минуты на минуту.
Заметив, что принялся за второй стакан, хозяин нахмурился.
Настроение в зале начало меняться. Обычно ее выступление оживляло публику, утомленную бесконечной музыкой его оркестра.
Хозяин почувствовал укол тревоги. Он вцепился в подлокотники кресла и уже поднялся было, готовясь идти разбираться, когда его остановил внезапный барабанный бой. Последовал приветственный рев труб, и хозяин наконец расслабился.
Всего лишь небольшое опоздание.
Снова опустившись на место, он продолжил смаковать напиток. Свет софитов померк, и публика задержала дыхание. Замерцали первые кристаллы люстры. Зрители приветствовали ее появление одобрительными криками, которые полились со всех сторон, словно песня, но вскоре угасли, сменившись молчанием.
Хозяин Дома замер, сжимая бокал.
Пусто.
Просто пустая, сверкающая люстра.
Аплодисменты стихли и сменились озадаченным ропотом. Это какой-то новый фокус? Танцовщица стала невидимой? Что это за представление без главной звезды?
Скрытый среди гостей, хозяин был рад лишь тому, что никто не попытался к нему подойти. Какое бы выражение ни отразилось в это мгновение на его лице, оно явно было таким же жутким, как холод, сковавший его изнутри.
Случилось что-то очень, очень плохое.