Где-то на краю света
Шрифт:
Отжала кнопку своего микрофона, откинулась на спинку и покрутилась туда-сюда, покуда ведущий в панике шарил глазами по плей-листам, выискивая песню «Кажется» в исполнении группы «Ума Турман», Лилину любимую!
Тишина в эфире. Секунда. Две. Три.
«Я в поездах, отставших от расписанья, я в городах, которых нету на карте. Я умер, так и не пришедши в сознанье. Хотел быть первым, но споткнулся на старте…»
Олег Преображенцев хмуро сдвинул на шею наушники. Он смотрел в монитор, щелкал «мышью», ставил какие-то метки. Лиля молча крутилась туда-сюда. В студию никто
Он взглянул на нее в упор, губы шевельнулись. Лиля ждала, подобравшись. И в последнюю секунду он поймал и остановил себя.
Так они сидели и молчали, и в наушниках звучала «Ума Турман», а потом он сказал:
– Ничья.
И Лиля кивнула. Ничья так ничья.
Оттолкнулась от пульта, подъехала в кресле к подоконнику, взяла забытую кружку с остывшим кофе, сделала большой глоток, загребая ногами, придвинулась обратно и осторожно пристроила кружку. В эту секунду – когда она подъехала и поставила кружку так, чтобы, боже сохрани, даже случайно не опрокинуть ее на аппаратуру, – все изменилось. Она голову могла дать на отсечение!
Олег Преображенцев поднялся, обошел пульт, включил ей монитор, сразу налившийся белым светом. Засияло надкушенное яблочко.
– Модератор эфира – это я. Если вы вот здесь пишете, я вас вижу. Тут сообщения и звонки. Реклама на сороковой и пятьдесят восьмой минуте. За ней встык новости.
Лиля кивнула. У него были быстрые и красивые пальцы.
– Ну вот. – Он выпрямился и сверху посмотрел на нее. – Доведете со мной эфир?
– Спасибо.
Он вернулся на свое место.
«Кажется, никогда нам на планете этой не встретиться. Просто рукой махнуть, и голос почти неслышен, просто: «Пока, пока», и молча пойду я вниз по лестнице, может, когда-нибудь музыка станет тише».
– В эфире радио «Пурга», Олег Преображенцев из Анадыря…
– …и Лилия Молчанова из Москвы…
– …мы продолжаем говорить о том, что больше всего интересует наших слушателей, а что не слишком. За что вы любите нас, а за что ненавидите!..
– …я думаю, ненависть – слишком сильное чувство, хотя вы правы… однажды в пробке, а у нас в городе ужасные пробки, я прямо-таки возненавидела радио, и знаете, за что?..
– …и тем не менее радио всегда остается с нами. Помните, в каком-то фильме говорили, что вскоре не будет ни кино, ни театра, а будет одно сплошное телевидение? Вот смерть радио тоже предполагалась или нет?
И эфир полетел, как на крыльях, и они оба резвились в нем с удовольствием и азартом, и звонки сыпались, хотя слышно было плоховато – метель, проблемы со связью на Чукотке! – и музыка играла, и кофе кончился в кружке, и индикаторы уползали с зеленого в красный, и далекие голоса из странных мест с инопланетными названиями – Певек, Канчалан, Эгвекинот – звучали в динамиках.
– Давай под финал что-нибудь ударное забацаем, Олег!
– А что ты хочешь?
Сдвинув наушник, Лиля подумала секунду.
– Или, может, романтическое?..
– Да ну его к черту, романтическое!
– Тогда давай «Мьюз», у них есть что-то такое про революцию.
– Нет у меня про революцию! У нас вообще новых треков мало!
– Ну,
Он кивнул, глядя в монитор. Они приняли еще один звонок, попрощались, и грянул «Рамштайн».
Лиля стянула наушники и пристроила их на пульт. Все закончилось. Как жаль.
Вот тебе и лежбище моржей!..
Дверь в студию открылась – первый раз за час, – влетел давешний очкастый парень с растрепанными бумажками, посмотрел по очереди на обоих, покрутил пальцем у виска в сторону Преображенцева и сказал:
– Огонь!
Лиля взяла пустую кружку, потянула с пола свою сумку и вышла следом за Олегом. Она вдруг очень устала. Прямой эфир, с ним не шутят.
Загорелась красная лампочка, там, в студии, очкастый парень начал читать новости.
В коридоре толпился народ, и все что-то говорили и разом замолчали, увидев Лилю.
– Здрасте, я Роман Литвиненко, директор. Я вас слушал! Преображенцев, зайдешь потом ко мне, да? Ну, вас, Лиля, можно в штат принимать и зарплату выписывать – как ведущей! Преображенцев, ты меня понял, зайдешь! Очень хорошо у вас получилось, как будто всю жизнь вместе работали! Прямо слаженно так! Я даже не ожидал.
– Я сама не ожидала, – сказала Лиля. – Вы меня извините. Я знаю, что так не полагается, но мне очень захотелось в эфир!
Люди в коридоре придвинулись поближе, чтобы не пропустить ни одного слова, а Преображенцев куда-то делся.
– И именно с Олегом! Я же его слышала, как только прилетела. Мы с Аленой!.. А ее нет? Так что спасибо ему большое, я к нему напросилась, и он меня не выгнал.
Директор радиостанции покивал коротко стриженной башкой, принимая ее объяснения, и было совершенно очевидно, что Преображенцеву влетит по первое число!
– Ну, пойдемте ко мне, пойдемте! Поговорим, кофейку дернем! Где Алена Долинская, она же здесь была?..
Он повернулся к сотрудникам:
– И чего вы все здесь стоите?! Дел ни у кого нет? Если нет, давайте по домам!
– Можно я вас сфотографирую? Вот здесь, на фоне логотипа? Мы всех гостей снимаем.
– Успеешь еще!
Парень с фотоаппаратом прицелился и отступил на шаг.
– А там, в студии, ваши фотографии, да?.. – обрадовалась Лиля. – Замечательные, правда!
– Там Сухонина фотографии, – не отрываясь от объектива, пробормотал парень. – Мои тоже есть, но я не такая… знаменитость. Я все больше в студии снимаю, и грантов мне не дают. Чуть-чуть левее подвиньтесь!
– Гоша, давай быстрее, а?
Лиля подвинулась левее.
– Ром, теперь вместе с тобой!
– Да ладно!..
– Давай вставай, не ломайся!
– Это Георгий Шахов, – пояснил смущенный директор и обнял Лилю за талию. – Наш фотограф. Родился и вырос на Чукотке, между прочим!
Лиле показалось, что этого самого Георгия она тоже откуда-то знает! Не иначе в Москве встречались. Тут ей вдруг стало смешно.
Директор радиостанции «Пурга», похожий на матроса с парохода-угольщика, сдержанно сопит совсем рядом, и его тяжелая лапища лежит у Лили на талии, и пахнет от него табаком и бензином, и нет и не может быть на свете никакой Москвы!..