Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только
Шрифт:
Выяснилось, что дедуля тоже испытал шок при виде хором, в которые его утром поместили.
— Думал, неужто о пенсионерах, наконец, заботиться стали. Оказалось, в обычных палатах всё занято. Сколько же здесь койко-место стоит? Небось, рублей пятьсот в день?
Дверь открылась и та самая платная-палатная сестричка привезла треногу уже для меня. Она расслышала последний вопрос деда.
— Пятьсот? Девять тысяч в сутки не хотите?
Нижняя челюсть Иван Максимыча с лязгом ударилась о его же грудь:
— Да как же…
— Не бойтесь, дедушка! — усмехнулась
— Тут и впятером не тесно! — заметил я.
Капельницы и уколы я переносил спокойно, а вот с промыванием моих носовых пазух через катетеры возникли непредвиденные сложности. Ирина Алексеевна обнаружила в лабиринтах моей носоглотки какое-то мерзкое новообразование, именуемое полипом. Этот полип активно мешал плановому течению процедур. После короткого консилиума, было принято решение сжечь гадину лазером. Даже самый брутальный мужчина в подобной ситуации превращается в испуганного ребёнка и обязательно задаёт доктору вопрос:
— Скажите, а это больно?
— Что вы! — отмахнулась Ирина Алексеевна, но, тем не менее, предложила мне подписать бумажку, в которой говорилось о том, что я добровольно соглашаюсь на пытку лазером.
На следующий день доктор зашла за мной перед обедом:
— Андрей Александрович, спускайтесь на третий этаж, в отделение урологии.
— Урологии?
— Ну да, урологии. Там находится лазерная установка.
«Надо же, какая связь!» — подумал я, почесав нос.
Поскольку Ирина Алексеевна побежала за какими-то бумагами, я решил не спеша прогуляться по больнице. Миновав несколько этажей и отделений, я порадовался, что лежу именно в ЛОР-отделении (если в данном случае вообще уместна радость), так как оно выгодно отличалось свежим ремонтом.
Табличка «Отделение урологии» располагалась над входом между двумя подозрительными дверями. На одной готическими шрифтом была изображена интимная надпись «Клизменная». На ручке двери болталась картонка с двусмысленным призывом «свободно». Другую дверь украшало таинственное слово «бельесброс», навевающее прозрачные ассоциации с шекспировским Фортинбрасом. Левее бельесброса располагалась лаборатория. Рядом, на стенке кто-то укрепил загадочную инструкцию для персонала. Называлась она потрясающе: «Методы хранения анализов». Меня, в частности, поразил один из пунктов, посвящённый хранению кала. Он звучал примерно так: «Кал является естественным органическим веществом. Поэтому, его длительное хранение требует воздействия низких температур…» Судя по всему, составитель инструкции был очень рачительным человеком. Действительно, без воздействия низких температур естественное органическое вещество может и испортиться, а это, как ни крути, непорядок!
— Андрей Александрович! — мелодичный голосок Ирины Алексеевны отвлёк меня от изучения замечательного документа. — Нам пора! Не боитесь?
— Сейчас? Конечно, нет! — заверил я доктора. Мы бодро шагали по лабиринтам урологического отделения. — Поначалу, побаивался слегка, не без этого. Но вы
— Напрасно, — перед нами внезапно появился новый персонаж, молодой полноватый человек, на бейджике которого значилось: «Евгений Вениаминович Лисаковский, врач-уролог».
— Что вы имеете в виду? — насторожился я.
— Шутка, — мрачно ответил Евгений Вениаминович. — Располагайтесь в креслице…
Мы находились в большом кабинете, посреди которого стояло…
— Доктор, — я нервно хихикнул. — Если не ошибаюсь, это гинекологическое кресло.
— Не гинекологическое, а урологическое, — поправил меня уролог.
— А есть разница?
Евгений Вениаминович вяло пожал плечами:
— В принципе, никакой.
Никакой, так никакой. Так, благодаря гаймориту, я впервые оказался на урологическо-гинекологическом троне. Уролог остановил меня, когда я пытался пристроить ноги на подколенники:
— Это лишнее. Будем работать с вашим носом.
Он подтащил к креслу стеллаж, заставленный какими-то аппаратами и мониторами. От одного из металлических ящиков с лампочками тянулся гибкий провод, заканчивающийся толстой двадцатисантиметровой спицей. Спицу венчала микроскопическая видеокамера. Ирина Алексеевна, хищно улыбнувшись, взяла в руки спицу и направила её в мою многострадальную ноздрю:
— Не боимся, не боимся, больно не будет…
— Всё под контролем! — ободряюще подмигнул Евгений Вениаминович.
Спица медленно, осторожно входила в мою голову, через естественное отверстие, то есть через нос. Скосив, насколько возможно, глаза, я наблюдал, как она скрывается в моей ноздре сантиметр за сантиметром. Врачи, уставившись в монитор, оживлённо переговаривались:
— Смотри, смотри, вот он, полип!
— Да где?
— Вот, фиолетовый!
— Ну-ка, крутани правее! Ага, ещё!
Моя голова инстинктивно поворачивалась вослед спице с камерой.
— Не шевелитесь! — прикрикнула Ирина Алексеевна.
Легко сказать! Я чувствовал, как этот штырь исследует глубины моего мозга. По щекам потекли непрошеные слёзы…
— Ладно, — смилостивился Евгений Вениаминович. — Хватит, Ира, мучить человека! Держи волокно.
Через волокно, уже совсем без всяких церемоний вставленного мне в нос, пустили лазер. Полип заметался от ужаса, попытался соскочить в другой канал, но Ирина Алексеевна не оставила ему шансов. Зато, появились шансы у меня.
— Ну вот, — удовлетворённо сообщила Ирина Алексеевна спустя пять минут. — Теперь у вас всё будет хорошо.
Она не ошиблась. Помеха процедурам была успешно устранена.
Между тем, в наш люкс действительно подселили очередного больного. Им оказался Николай, мужик из Ярославля. Николай приехал к родственникам в Петербург в отпуск, и здесь его накрыла промозглая питерская погода. Вместо того, чтобы любоваться красотами нашего города, Коля теперь любовался свежевыкрашенными стенами ЛОР-отделения 124-ой больницы и с тоской втягивался в привычный ритм жизни «гайморитчика». Промывка, укол, капельница, промывка, укол, отбой.