Геббельс. Портрет на фоне дневника.
Шрифт:
Церковный вопрос и еврейский вопрос – оба в ведении палача Эйхмана. И хотя они по-прежнему вместе в том же тайном отделе, но на поверхности они на этом этапе разведены. В церковном вопросе вынужденное временное смягчение – война признана неподходящим временем для решительного преследования и разгрома церкви. Отложено до завершения войны. Тогда как для еврейского вопроса война – самое время для активизации антисемитской пропаганды, постоянного подстрекательства. Все накапливающееся в Германии недовольство, когда очевиден срыв обещанного блицкрига и тяготят невзгоды войны, усталость, бомбежки, жертвы в городах и потери на фронте, – всю эту ожесточенность можно аккумулировать в антисемитизме, направить против евреев. Виноваты во всем евреи. Неважна бессмыслица, отсутствие реальных доводов –
Геббельс, уже неожиданно признавший, что пропаганда, которой он постоянно кичится, всего лишь «Золушка» немецкой политики в это военное время, надеется, как видно, вывести ее в «принцессы» с помощью рьяной антисемитской кампании.
В пору борьбы за власть Гитлер говорил Раушингу, своему до поры единомышленнику, который, порвав с ним, написал содержащую их разговоры книгу: «Антисемитизм является удобным революционным средством. Антисемитская пропаганда во всех странах является почти необходимым условием для проведения нашей политической кампании. Вы увидите, как мало времени нам потребуется для того, чтобы перевернуть представления и критерии всего мира только и просто с помощью нападок на еврейство. Вне всякого сомнения, это – самое сильное оружие в моем пропагандистском арсенале». Это же утверждается в «Майн кампф», хотя долго воспринималось многими всего лишь как взвинченные ораторские пассажи, тогда как позже они предъявили на практике свою вполне рациональную суть. Отношение к евреям России имеет еще и дополнительную окраску. В конце «Майн кампф» есть примечательный итоговый абзац. Это там, где Гитлер закрепляет сказанное: «Когда мы сегодня говорим о новой земле и почве в Европе, мы можем в первую очередь думать только о России и о подчиненных ей окраинных государствах». И дальше: «Сама судьба, кажется, указывает нам сюда своим пальцем. Предав Россию большевизму, она лишила русский народ той интеллигенции, которая до сих пор руководила и обеспечивала государственное устроение. Организация русского государственного здания была не достижением государственно-политических способностей славянства в России, а скорее удивительным примером государственно-строительной деятельности германского элемента в низшей по ценности расе. Сотни лет сдирала Россия оболочки с этого германского ядра. Сегодня оно почти полностью уничтожено. На его место пришел еврей». Но евреи, по Гитлеру, не могут надолго сохранить мощное государство, так как не обладают организационным элементом. «Огромное государство на Востоке созрело для гибели. И конец еврейского руководства в России будет и концом России как государства. Мы избраны судьбой стать свидетелями катастрофы, которая будет мощным подтверждением народной расовой теории».
И в чемодане Геббельса, в папке его жены, хранились предсказания ясновидца, который в дни военного злосчастья немцев обещал – я приводила это вначале – победу, завоевание земель до Урала, изгнание евреев из России и распад ее на мелкие обособленные образования – конец ее государственности. Это своего рода перифраз установок, содержащихся в «Майн кампф».
В августе 1941 года Геббельс договаривается с Гитлером о высылке после войны на Восток оставшихся в Берлине 70 тысяч евреев. Еще нет в дневнике речи об «окончательном» решении «еврейского вопроса» этой бандой, хотя Геббельс нередко вуалирует то или иное в дневнике или опускает. Но пока он занят изготовлением «звезды Давида» как меры выявления евреев, издевательства, гонения, изгойства. «Проведение этого распоряжения фюрера требует значительных приготовлений. Я надеюсь, однако, продвинуть это дело настолько, чтобы через месяц каждый еврей в Германии был бы снабжен бросающимся в глаза знаком, дающим возможность распознать его как еврея»
(22.8.1941).
Чуть больше месяца остается до Бабьего Яра – 29 сентября 1941-го.
В оккупируемых европейских странах немцы повсюду сселяли евреев в гетто, намеренно обрекая на вымирание, на непосильный рабский труд и на голодную смерть. Но организованное убийство евреев, и в таких масштабах, применено гитлеровцами впервые на оккупированной советской земле. Похоже, что,
Начались массовые расстрелы евреев на окраинах городов и в лесах, во рвах Украины, Белоруссии, России. Вместе со спецподразделениями вовлечены были войсковые части.
Об этом мне не раз доводилось слышать на фронте от взятых в плен немецких солдат, участников этих Aktion, как они называли захват и убийство евреев.
В следующем году под Берлином, в Ванзее, состоялось «окончательное решение», повергшее в замешательство даже матерого Геббельса, от чего он, правда, быстро оправился – благодаря давнему девизу: «вжиться» – и стал одним из активнейших деятелей – проводников этого адского заговора. Речь о документе, предваренном грифом: «Секретное дело государственной важности». Это «Протоколы Ванзее» от 30 января 1942-го – о планах уничтожения 11 миллионов евреев, живущих в разных странах мира. В протоколах это названо «Совещанием об окончательном решении еврейского вопроса».
Подоспел исполненный заказ на газовую камеру – «душегубку».
Националистическое безумие, и чудовищный нацистский рационализм, и растленность народа – все сошлось в этом невиданном за всю историю человечества преступлении.
Этот дневник обрывается 10 сентября 1941-го.
Из последней записи:
«Мы должны постепенно подготовить народ к ведению продолжительной войны. С распространением необоснованных иллюзий нужно покончить».
«Мы и в дальнейшем не будем утруждать себя требованиями капитуляции Ленинграда. Он должен быть уничтожен почти научно обоснованным методом», – вторит Геббельс Гитлеру.
8 сентября 1941-го немецкие войска овладели Шлиссельбургом. Это было началом блокады Ленинграда, отрезанного с суши. Связь со страной оставалась только по Ладожскому озеру и по воздуху.
18 сентября Гитлер запретил принимать капитуляцию, если она будет запрошена, от Москвы или Ленинграда.
30 сентября был отдан приказ германским вооруженным силам начать генеральное наступление на Москву.
3 октября германские войска вступили в Орел, оставленный обороняющимися частями; рвались к Калинину. Москву брали в клещи.
Мимо моих окон шли по Ленинградскому проспекту на ближний фронт отряды народного ополчения. А в обратную сторону, от Волоколамского шоссе, куда доставляли с фронта (так близок был он) раненых, их перевозили троллейбусы маршрута № 12. В эти дни и я вступила в армию.
20 октября в Москве введено осадное положение. Немцы были уже в пригородах Москвы. Только с двух московских вокзалов еще отправлялись поезда в глубь страны. Наступил ноябрь. Этот месяц, как указывает маршал Жуков, был самым критическим для Москвы.
У меня сохранилось воззвание к немецким солдатам:
«Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва – это конец войны!
Верховное командование вермахта».
2 декабря немецкие танки появились в Химках. Это был разведбатальон с задачей закрепиться.
Но в конце ноября – начале декабря немецкое наступление под Москвой было остановлено.
5-6 декабря Красная армия под командованием Г. К. Жукова внезапно для немцев перешла в контрнаступление, отбросив от Москвы противника.
Отступление замерзающих, занесенных снегом полчищ походило на исход армий Наполеона.
По дороге на фронт я видела откатившиеся от Москвы, брошенные, подбитые грозные танки Гудериана, раздавившие своими гусеницами Европу и угрожавшие Москве.
Два немецких командующих соединениями умерли в дни отступления. Командующий сухопутными силами Браухич вынужден был подать в отставку. Гудериан был отозван, подвергся опале.