Гегель за 90 минут
Шрифт:
Под влиянием этого мистического опыта Гегель решил отказаться от таких развлечений, как поэзия, богохульство и ведение дневника в форме энциклопедии, и полностью посвятить себя философии. Вся последующая жизнь Гегеля была попыткой выразить это новое видение мира словами и поставить его на прочный рациональный фундамент. Плодом этих размышлений стала его собственная всеобъемлющая система.
С самого начала эта система во многом напоминала философию Спинозы, хотя в ней, безусловно, не было такой геометрической четкости. В том, что касалось стиля, Гегель был по-прежнему солидарен с Кантом: чем запутаннее, тем лучше.
Однако именно благодаря Спинозе Гегель перестал смотреть на вещи исключительно сквозь призму кантовской философии. Оказалось, что это не единственно возможное объяснение мира.
В 1799 году умер отец Гегеля,
Тем временем, несмотря на то, что посещаемость его лекций резко возросла (до 11 человек), денег у Гегеля оставалось все меньше. Но он не искал легких путей. Проще представить себе ежа без иголок, чем Гегеля, изменившего своим принципам.
Он ни на миг не поддался соблазну сделать свои лекции интересными или хотя бы понятными.
Как раз в это время Гегель начинал формулировать основные положения своей системы, причем делать это он предпочитал непосредственно в процессе общения со своими ни в чем не повинными слушателями. Вот слова одного верного последователя Гегеля, учившегося у него несколькими годами позже: «Начав запинаться уже на первом слове, он медленно продвигался вперед, потом начинал все сначала, останавливался, говорил и думал. Слушателям начинало казаться, что нужное слово никогда не будет найдено, и как раз тогда оно обязательно находилось… Теперь вы думали, что поняли мысль лектора, и ждали ее развития. Напрасно. Мысль, вместо того чтобы двигаться вперед, топталась на месте, и одни и те же слова повторялись снова и снова. Но если вы, утомившись, отвлекались хотя бы на минуту, нить рассуждений была безнадежно утеряна». И это — слова ученика, боготворящего своего учителя.
О том, какое действие такие приемы обуче ния могли оказать на злополучного студента, просидевшего всю ночь за кружкой пива (из лечебницы), можно только догадываться.
С Гегелем надо было что-то делать. В конце концов кто-то не выдержал и обратился к Гете, который состоял тайным советником при веймарском дворе и был весьма влиятельным человеком.
В результате Гегеля сделали экстраординарным профессором (что, по мнению некоторых его коллег, только подтвердило очевидное) и назначили ему жалование в размере 100 долларов.
Это позволило ему вплотную заняться написанием своего великого труда — «Феноменологии духа». Правда, феноменальная деятельность Гегеля не ограничивалась одним духом: как раз тогда обнаружилось, что его квартирная хозяйка беременна. Этот факт обычно
Тем временем Наполеон расширял границы своей империи. Конфликт с Пруссией стал неизбежен, и в 1806 году французские войска вошли в Йену. Гегель, презиравший прусскую бюрократию, с восторгом встретил приход Наполеона. Но вряд ли это было отголоском юношеского романтизма.
Скорее ему казалось, что на его глазах сам ход истории подтверждает верность его теорий. «Я видел, как через город проехал Наполеон, эта мировая душа». На следующий день французские солдаты начали грабить и поджигать дома на его улице, и Гегель, с «Феноменологией духа» в кармане пальто, был вынужден бежать к жившему неподалеку знакомому профессору (зная размер «Феноменологии духа», можно предположить, что у Гегеля было очень большое пальто). Пока французская и прусская армии сражались на подступах к городу, он дописывал свой шедевр. Предание гласит, что, когда солдаты начали возвращаться в город, Гегель оторвался от работы, выглянул в окно и спросил: «Кто победил?»
Победили французы, и восторгу Гегеля не было предела. Мировая душа победно шествовала по этому бездушному миру. Но после битвы при Йене уни верситет закрыли, и Гегель снова остался без денег.
Единственным источником дохода для него теперь было профессорское жалованье. В следующем году была опубликована «Феноменология духа».
По общему признанию, эта книга является самым законченным и сложным произведением Гегеля.
Благодаря Канту стало ясно, чтолюбое мало-мальски серьезное философское сочинение должно содержать не менее 800 страниц. В этом отношении Гегель оказался достойным учеником своего учителя.
Более того, он превзошел последнего в пространности изложения. В качестве примера приведу одно, далеко не самое длинное и трудное для понимания, высказывание: «Между тем, подобно тому, как сам дух не есть нечто абстрактно-простое, а есть система движений, в которой он различает себя в моментах, но в самом этом различении остается свободным, и подобно тому, как он вообще расчленяет свое тело по различным отправлениям и каждую отдельную часть тела определяет только для одного отправления, точно так же можно представить себе и то, что текучее бытие его внутри-себя-бытия есть бытие расчлененное и, по-видимому, его так и нужно представлять…» И так далее.
При первом знакомстве этот мухослон может показаться даже забавным. Но после прочтения двухсот-трехсот страниц подобного текста желание смеяться возникает не у всех.
Однако было бы ошибочным полагать, что такова вся «Феноменология духа». Автор постепенно (очень постепенно) подводит нас к кульминации — описанию Абсолютного Знания. Нелегко придумать предложение почти из семи строк, на всем своем протяжении абсолютно лишенное какого-либо смысла (не верите — попробуйте сами). Но Гегель уже вошел во вкус, и теперь ему ничего не стоило написать хоть сотню страниц в таком же духе: «Познавание чистых понятий науки в этой форме образований сознания составляет тот аспект их реальности, в котором их сущность, понятие, установленное в ней в своем простом опосредовании в качестве мышления, раскрывает моменты этого опосредования и проявляется, следуя внутренней противоположности» (из «Феноменологии духа»).
Гегель называл это «попыткой научить философию говорить по-немецки». Некоторые думают, что ему это удалось. Но эта порочная точка зрения оскорбительна для немецкого языка, языка Гельдерлина и Рильке. Прежде чем чему-то учить философию, Гегелю, возможно, следовало бы самому научиться говорить по-немецки.
Но что же это все-таки значит? Если человек пишет 800-страничный труд — неважно, на каком языке, — должен же в этом быть хоть какой-то смысл! Вооружившись этим доводом, не одно поколение исследователей пускалось в путешествие по зыбучим пескам гегелевской прозы. Одни заканчивали его марксистами, другие — экзистенциалистами, а третьи не закончили вовсе (гегельянцы). Это неудивительно: в конце концов, Гегелю потребовалось десять томов, чтобы вкратце изложить свою систему (ожидается, что в новом собрании сочинений Гегеля, которое готовит к выпуску Deutsche Forschungsgemeinshaft, будет 50 с лишним томов).