Гегель
Шрифт:
Надо сказать, что это был не первый донос на философа, исходивший из католической среды. Еще три года назад, в министерство вероисповеданий поступила жалоба по поводу того, что Гегель «публично бесчестит католическую религию». На одной из лекций профессор позволил себе остроту: если мышь, сказал он, съест освященную просфору, то для католика она приобщается «телу господню» и должна стать объектом поклонения. Расследование было поручено тайному советнику Шульце, близкому другу Гегеля, который удовольствовался объяснительной запиской философа, где тот заявил, что он лютеранин, преподает в протестантском университете и видит свой долг в том, чтобы научно разоблачать «папистское идолопоклонство и суеверие». В аналогичных тонах было выдержано и его устное объяснение перед студентами. Находившийся в аудитории доносчик — католический священник — тупо и угрожающе уставился на профессора. «Мне не импонирует ваше присутствие
Теперь Гегелю пришлось отвечать в печати. Он использовал свои «Ежегодники», где поместил рецензию на анонимный памфлет, назвал своего критика злобным клеветником, который паразитирует на его работах и еще к тому же бранится. Впрочем, еще никому не довелось видеть паразита, благодарного своему хозяину. «Вот с каким сбродом принужден я бороться», — заканчивал Гегель разбор этой книги.
В этой же рецензии Гегель отбивался и от другого публичного доноса, содержащегося в книге «О философии вообще к «Энциклопедии философских наук» Гегеля в частности. К оценке последней». Ее автор, некто Шубарт, в судьбе которого Гегель по просьбе Гёте принял живое участие, отблагодарил своего благодетеля обвинением в неблагонадежности. Гегель, уверял он, отвергает бессмертие души: в психологическом разделе «Энциклопедии», где идет речь о возрастах, нет ни слова о смерти и бессмертии. Не верит ли Гегель, что он будет живым взят на небо или, как вечный жид, блуждать по свету? Ответ Гегеля бы резок: полемика, состоящая из злобных инсинуаций и безвкусных выходок, претендующих на остроумие, слишком жалка, чтобы назвать ее даже паршивой.
В полемических схватках проходил 1829 год. Но впереди была приятная перспектива: осенью Гегель решил предпринять новое каникулярное путешествие. Как обычно, заблаговременно он подал прошение о вспомоществовании, не преминув опять напомнить Альтенштейну о невыполненных обещаниях относительно повышения оклада. Речь шла об Академии наук, которая упорно не желала открывать свои двери перед Гегелем. Академия, хотя и существовала на государственные деньги, все же сохраняла относительную независимость. Здесь не было, как в университете, государственного надзирателя, не было даже президента, ответственного перед правительством. Она управлялась по очереди секретарями отделений. Шлейермахер и Александр Гумбольдт играли решающую роль. Альтенштейн в течение одиннадцати лет настойчиво добивался избрания Гегеля. Академики его выслушивали, но решали по-своему. Последний раз вопрос рассматривался летом 1830 году. К этому времени Гегель уже помирился с Шлейермахером, и богослов настаивал на принятии философа в число членов академии. Но теперь на пленарном заседании воспротивились физики и математики. Их слово оказалось решающим, Гегелю было не суждено занять место в Прусской академии наук.
Альтенштейну ничего не оставалось, как в утешение компенсировать Гегелю путевые расходы, когда философ напоминал министру о несбывшихся надеждах. Так было и на этот раз. В конце августа 1829 года Гегель отправился в Прагу, провел там несколько дней, затем поехал в Карлсбад. Чешский курорт уже тогда пользовался мировой славой. Гегель не страдал каким-либо недугом, требующим в Карлсбаде специального лечения. Любопытства ради он пил, правда, целебную воду, но ванн .не принимал. Приятным сюрпризом была встреча с Шеллингом. Узнав, что друг его юности находится в Карлсбаде, Гегель отправился его разыскивать и застал во время процедуры в ванна. Они сердечно обнялись и не расставались в течение пятидней, пока Гегель но уехал. Вместе обедали, вместе лазали по горам, окружающим город, говорили о политике, о чем угодно, но только не о философии. На обратном пути Гегель заехал в Веймар. Это была последняя встреча с Гёте.
В октябре Гегеля выбрали ректором университета. Ректор избирался из числа профессоров сроком на один год. Одновременно правительство в соответствии с карлсбадскими постановлениями назначало для контроля своего уполномоченного. Гегель впервые совмещал в одном лице обе должности. Это свидетельствовало о высоком доверии, которым он пользовался не только у Альтеншьейна, но также и у органов безопасности Прусского государства.
18 октября Гегель произносит традиционную латинскую речь ректора, вступающего в должность. Тема выступления — академическая свобода. Университет, говорил он, обращаясь к профессорам и студентам, —. живое зеркало вселенной. Это сообщество, своего рода государство, где свобода и закон слились воедино. Наши законы мы выработали сами, они являются законами дела, которому мы служим. Академическая свобода учения `e обучения, развертывания всех ценностей жизни представляет собой образец и источник всех других свобод. Она далека как от слепого подчинения авторитету, так и от необоснованного релятивизма мнений и поступков. Университет покоится на прочной основе
В качестве ректора Гегелю пришлось произвести речь на латинском языке и 25 июня 1830 года, в день трехсотлетия кульминационного пункта Реформации, передаче лютеранами императору в Аугсбурге принципов новой веры. На этот раз Гегель говорил о религиозной свободе, которую завоевал протестантизм, преодолевший в отношениях между человеком и богом пропасть, вырытую католической церковью. На пороге своего шестидесятилетия Гегель еще раз воздал хвалу лютеранству как высшей ступени развития религиозного сознания.
К юбилею ученики Гегеля заказали памятную медаль. На лицевой стороне был выбит профиль философа, на оборотной — символическое изображение: в центре гений; справа от него женская фигура с крестом, олицетворяющая веру; слева — ученый, склонившийся над книгой, а над ними сова — олицетворение мудрости.
Союз веры и мудрости — так толковали смысл этого изображения.
Медаль пользовалась успехом у друзей юбиляра. Недоволен был только Гёте; почему — нетрудно догадаться. «Как ужасно мне не нравится оборотная сторона гегелевской медали, — писал он Цельтеру, — совершенно непонятно, что хотели этим сказать. Я доказал в своих стансах, что как поэт и как человек я умею почитать и украшать крест, но мне не нравится, что философ кружными путями через первоосновы и необоснованность бытия и небытия приводит учеников к этому изображению виселицы». Попытки соединить философскую мысль с богословием всегда возмущали поэта. Он неодобрительно относился к гегелевскому курсу о доказательствах бытия бога и вообще считал, что философия и религия вещи несовместимые.
В январе 1831 года Гегель удостоился правительственной награды — ордена Красного орла 3-й степени. К этому времени он уже сложил с себя обязанности ректора, но награда как бы отмечала его успехи и на этом поприще. В заслугу философу, в частности, ставилось то, что в Берлинском университете за весь период его ректорства не было никаких антиправительственных выступлений. И это несмотря на то, что во Франции развернулись революционные события. Лишь один студент был задержан полицией за ношение французской кокарды, но это оказалось недоразумением: провинившийся искренне полагал, что на нем патриотический немецкий значок. Остальные дисциплинарные нарушения, связанные с вмешательством полиции не внушали серьезных опасений: двенадцать человек курили там, где не дозволено, трое дрались на дуэли, пятнадцать намеревались драться, тридцать нарушали порядок, но отнюдь не по политическим мотивам. Из университета никто не был исключен, только четырнадцать студентов посажены в карцер. Гегель оправдал оказанное ему доверие.
В конце июля 1830 года в Париже были объявлены королевские указы, отменявшие те куцые демократические свободы, которые еще существовали в стране. В литературной среде возникло брожение, затем перекинувшееся на улицы. Войска, брошенные против народа, перешли на его сторону. Гегель с живым интересом следил за событиями. Ганс, оказавшийся в это время в Париже, сообщал ему о положении во французской столице на 5 августа: «1. Порядок в Париже восстановлен. 2. Создана национальная гвардия во главе с Лафайетом. 3. Королевской гвардии предложили выразить свое отношение к указам. Если она за указы, то должна покинуть Париж. Она так и поступила. 4. Где находится король и Полиньяк, неизвестно. 5. Палаты пэров и депутатов заседают. 6. Создано временное правительство».
Революция не была доведена до конца. Франция осталась монархией, корону получил Луи-Филипп. Наступило царство банкиров и промышленников. Виктор Кузен занял крупный пост в министерстве просвещения. В мае 1831 года он приехал в Берлин для ознакомления с народным образованием и снова посетил Гегеля. Это была их последняя встреча.
Внимание Гегеля снова приковано к актуальным политическим проблемам его времени. Политика абсорбирует все интересы, признается он в одном из последних писем. Последнее значительное его произведение, увидевшее свет незадолго до смерти, — «Английский билль о реформе». Если в своей критике вюртембергских сословных представителей Гегель обрушивался на тех, кто отстаивал устаревшие права и привилегии, то здесь он выступает на стороне противников избирательной реформы. Гегель высказывает прямое опасение, что реформа повлечет за собой активизацию политической борьбы, которая опасна для Англии потому, что монархическая власть там слишком слаба, чтобы играть роль оно-средующей силы между борющимися партиями. «Другой силой может быть народ; и оппозиция, базирующаяся на принципах, до сих пор чуждых парламенту, увидев неравенство сил по сравнению с противоположной парламентской партией, может поддаться соблазну искать поддержки в народе, и тогда вместо реформы произойдет революция».