Гелька – мой ангел

Марта Сортанова

Получив диплом, я залетела и добилась предложение руки и сердца, мы поженились. И я осталась в городе, в большом городе, о котором мечтала. У меня появилась прописка, муж, ребёнок. Жить с его родителями особо не пришлось, всего-то пару месяцев. Сначала снимали, потом взяли квартиру в ипотеку. Я оказалась на полном его довольствии и попечении.

Его мать то ли из ревности, то ли из-за нелюбви ко мне относилась к моей персоне довольно прохладно. Олег, видя подобное отношение, в ответ демонстрировал ещё большую заботу обо мне, словно доказывая ей нашу неземную любовь. Одно угнетало – это постоянный секс. Правда, я надеялась, что с годами его сексуальный аппетит

поутихнет, но нет. Мы занимались любовью даже в месячные, находя места, не участвующие в кровопотере. Однажды после секса, выйдя раньше обычного из душа, я случайно застала его разряжающим своё ружье вручную. Незаметно вернувшись в ванную, я поняла, что меня ожидает всю жизнь – один секс, много секса, бесконечный секс. По моим щекам потекли слёзы, вот она, моя плата за всё, что я получила. С моим-то средненьким сексуальным потенциалом это оказалось наказанием.

И вдруг напор поутих, появились командировки, задержки на работе. Супружеские обязанности два раза в неделю, потом раз – меня это вполне устраивало. Правда, настораживало. Порывшись в телефоне, в компьютере, я обнаружила любовницу. Угрозу моей семье. Угрозу мне, я могла всё потерять, потерять мою степенную, размеренную жизнь, жизнь в большом городе. Устроив скандал и вызвав угрызения совести, я вернула его, простив. Простить можно раз, если мужчина вернулся с раскаянием, осознавая, что потерял сравнимо больше, чем приобрел, но мне было трудно простить его внутри себя. А тут в доказательство своей любви Олег снова вернулся к ежедневному сексу. И к моему средненькому потенциалу добавилась ещё и обида. Забеременев второй раз, я решила чуток отдохнуть от секса. И на сегодняшний день я уже не против любовницы. Всё равно что-то надломилось во мне.

Антонина замолчала, допила вино и налила себе ещё.

– Тонь, так ты его любишь или нет?

– Люблю? Может, я не умею любить вовсе, может, моя любовь какая-то неглубокая, не дано мне это. Одно я знаю точно: я его никому не отдам, тем более теперь – в качестве состоятельного бизнесмена.

– Тонь, а пристраивая меня к горожанину, ты хочешь для меня подобной участи?

– Думаешь, в Ревде тебе будет лучше?

На балконе, проснувшись, заревел сиреной Сережка. Гелька залпом допила вино и засобиралась домой. Узнав столь пикантные подробности, встречаться с Олегом ей сегодня совсем не хотелось.

– Гель, ты куда? Оставайся. Мы же не договорили, ты совсем ничего не рассказала о себе, – уговаривала сестра, пытаясь успокоить малыша.

– Не, Тонь, пойду я, мне надо побыть одной и подумать. Я приду ещё, обязательно приду, и мы поговорим.

Ангелина выскользнула за дверь, понимая, что с таким разочарованием в семейной жизни сестра вряд ли даст дельный совет. Да и что она посоветует после таких откровений?

Глава 6

Самолёт, коснувшись земли, подпрыгнул и, вновь приземлившись на шасси, подскакивая на неровностях, покатился по взлетной полосе, подруливая к зданию аэропорта. Пассажиры зааплодировали. Севка с усилием воли поднял тяжёлые веки, понимая, что сон облегчения не принёс, хотя полёт длился порядка трёх часов. Тело болело каждой клеточкой, каждым сантиметром. «Неужели грипп? Вот только не сейчас. Почему так происходит, что за последние десять часов все последующие события лишь усугубляли предыдущие? Напасть какая-то. Ничего, ничего, сейчас приду в себя и всё обязательно решу. Все исправлю. А сейчас бы поспать ещё пару часов». Севка закрыл глаза, ожидая своей очереди на выход, благо он сидел около

окна, но тут же провалился в сон. От несильной тряски за плечо парень вновь открыл глаза.

– Молодой человек, все уже вышли, остались только вы. Вы себя плохо чувствуете?

– Нет, нет, я сейчас.

Севка попытался встать на ноги, цепляясь руками за кресло. От приложенных усилий ватные ноги затряслись мелкой дрожью, выплясывая твист. Организм отказывался подчиняться.

– Послушайте, вам, похоже, нужно в медпункт.

– Нет, нет, все нормально, вчера интенсивно провел силовую тренировку, вот и переборщил малость. А сегодня, пожалуйста, боли и потряхивание, а мне ещё вечером в хоккей играть, – улыбаясь, проговорил парень.

Собрав волю в кулак, Всеволод Дружинин подпрыгивающей походкой двинул в сторону выхода, быстро направляясь в рукав, одновременно улыбаясь и прощаясь с персоналом самолёта. Выйдя в зал прилета, после регистрации Севка Дружинин как раз подоспел к выдаче багажа, почти не отстав от команды. Немного расходившись и отдышавшись, он передвигался уже без видимых усилий. Но внутренний резерв организма трещал по швам даже от незначительных нагрузок. Шлепнувшись в кресло автобуса, он снова впал в состояние полудрёмы.

Ангелина, еле дотащив разбитое тело до общежития, тоже рухнула в постель. Не спал один Павел Бондарь. В его неконтролируемом сознании без конца всплывал образ обнаженной Ангелины в объятьях лучшего друга. Парень гнал видение, но оно накрывало его снова и снова.

На вечернюю тренировку Дружинина не допустил врач, увидев его мертвецки бледное лицо. После тщательного осмотра доктор, не подтверждая диагноза ОРВИ, выявил сильнейшее пищевое отравление. И, поместив Севку в карантинную зону, прописал полный покой и жидкую диету в виде супчиков и кашек. Организм Всеволода, съев горячий бульон, с благодарностью обрушил свой вес на кровать, пытаясь крепким сном вернуть былую силу и мощь.

Наутро душа Пашки Бондаря стонала сильней, чем накануне, она жалела себя, скулила под нос мелодию, не давая сосредоточиться ни на чём другом, и некогда бодрая жизнеутверждающая песня превратилась в протяжно-траурный марш. Слова, привязавшись, повторялись и повторялись.

– Я сво-бо-ден, словно пти-ца в не-бе-сах…

Небеса Пашки находились так низко, что давили на плечи, заставляя сутулиться.

– Я сво-бо-ден, я забыл, что значит страх…

Страх? Страх? Страх? Всё потерять – вот что страшно…

– Я сво-бо-ден с диким ветром наравне,

Я сво-бо-ден наяву, а не во сне…

Более трагичной песни в сию минуту было не сыскать. При словах «я свободен наяву» у Пашки что-то хлюпало в районе кадыка, и он, сглатывая обиду, затягивал песнь снова. Его не радовала такая свобода, да и свобода от чего? От друга, с которым – пуд соли вместе. От девушки, без которой вздох напоминал выдох одинокой волынки. И как теперь со всем этим справиться? Пашка щипнул себя за ногу, волосы вздыбились от боли, но через секунду в горле вместе со вздохом снова заиграла волынка, подпевающая Кипелову.

– Бондарь, ты чего? Зубы ломит? Откуда такая рожа? Сегодня же матч века! – крикнул заменяющий Севку Женька Говорухин. – Не переживай, я Севку на все сто заменю, отвечаю, буду стараться пуще его самого…

– Да не переживаю я за это, – выдавил из себя Пашка, скатываясь на фальцет.

– Не, у тебя правда всё нормально?

Бондарь с удовольствием бы двинул этому круглолицему улыбающемуся толстогубу, чтобы прекратить разговор, но, сдержавшись, тихо процедил:

– Посмотрим, ты такой же активный на льду… Или только языком…