Ген человечности - 3
Шрифт:
Хлопнула дверь машины — и я поднялся, включив фонарь на винтовке, целясь по машине.
— Не стреляйте! Я его убил!
Лучи двух фонарей скрестились на майоре Озказьяне, Родерик целился в него из пистолета. С ужасом я заметил, что майор покусан — его щека была вся в крови.
Оружия в руках у него не было.
— Что произошло? — крикнул я.
— Микс взбесился! Бросился на меня, я его убил.
— Сержант, держи периметр!
Дверь со стороны пассажира была распахнута, со стороны водителя — заперта. Лейтенант Базз Микс, верней то, что от него осталось, был привязан ремнем безопасности к сидению и только
— Здесь чисто. Один готов!
— Чисто, сэр! — отозвался и Родерик — голос его заметно подрагивал.
Опустил винтовку, с ней действовать в тесноте машины неудобно. Стволом пистолета толкнул Микса, он не отреагировал. Приложил два пальца к шее, пытаясь уловить пульс — его не было. Формальность — одна пуля попала точно в голову. Озказьян выстрелил как надо.
Отстегнул ремень безопасности, тело Микса безвольно свалилось вперед. Что произошло, какого хрена, где он умудрился заразиться? Мы же все были на виду друг у друга. Что-то скрыл?
Возможно. Он ведь не так давно с нами, мог заразиться до этого. Инкубационный период позволяет. Черт… Но как же тогда байкеры — неужели и они не заметили, что он покусан? Сейчас никто, у кого еще крыша не съехала, не станет рядом с собой держать человека с покусами, кто бы он ни был. Не знали, что зараза передается через укус? Но потом то — узнали…
Вытащил тело Микса на дорогу. Майор по-прежнему стоял под прицелом.
— Отбой… Сэр, вам нужна помощь?
— Обойдусь… — в голосе Озказьяна было что-то необычное, видимо пробрало и этого железного человека — ты говорил, что вакцина спасет от заразы…
— Да, сэр. Так говорил мне мой брат.
— Что же, вот мы сейчас и узнаем так ли это.
Мне тоже было не по себе. Удивительно — но я впервые увидел как взбесился человек. Именно взбесился — иначе никак не назвать. Теперь я понял, почему так быстро погиб наш мир — никакой предварительной стадии. Человек идет по тротуаре, ведет машину, разговаривает. Раз — и он превратился в дикого зверя, и бросился на того кто ближе всего. Неожиданное нападение сложно отбить даже профессионалу, что говорить о гражданских. Что же это за вирус такой?
— Майор мне надо задать вам несколько вопросов.
— Задавай… — усмехнулся Озканьян, он тяжело привалился к борту машины и пытался справиться с собой — только не уверен, что я смогу дать ответ.
— Это этот укол, да?
Я поднял взгляд на Родерика. Его пулемет был направлен на нас.
— Какого хрена?
— Этот тот самый укол! Рейнджер взбесился от него?!
Я не успел ответить — меня опередил майор.
— Тогда какого хрена не взбесились ни ты ни я? Почему он? Мы получили такие же уколы как он, почему сейчас мы не прыгаем около машин и не думаем, кого бы сожрать?
До Родерика дошло не сразу — и я его понимал. Морских пехотинцев не учат думать — их учат убивать. У них всегда есть враг. Они не готовы к тайной войне. Тем более они не готовы к войне, когда врагом в любой момент может оказаться кто-то из своих. Для морского пехотинца такая война смерти подобна.
— Извините, сэр — Родерик опустил пулемет.
— Сержант, следующий раз я подумаю, что ты взбесился. Доходит?
— Извините, сэр, просто…
— Всем
— Есть, сэр!
Сержант занял позицию чуть дальше по дороге. Оно и понятно — при атаке первыми целями будем мы, он сможет отступить или нанести контрудар. Все правильно.
— Вспоминайте, майор. Как он вел себя? Если мы не поймем отчего он взбесился — взбесится кто-то еще.
— Например, я.
— Кто угодно. Кто-то кто рядом с нами. Я верю, вакцина защитит нас. НО знать что происходит — мы должны.
Майор потер лоб.
— Вы с ним были в одной машине. Что он говорил? Как себя вел?
— Нормально… Как обычно.
— Всегда нормально? — я уловил нотку сомнения в голосе.
— Ну… как мы вышли, вообще то… я имею в виду когда мы вышли и из дома, где были блокированы психами… сегодня — он сказал, что у него болит голова. Я тогда еще не придал значения… помню — рассмеялся и сказал, что от дежурства за рулем ему все равно не увильнуть и я не раз это слышал.
— А он что?
— Тоже что-то сказал в шутку.
Заболела голова…
Я не большой специалист в вирусологии и медицине, но брат кое-что мне коротко объяснил. Заболевание начинается от того, что у человека увеличивается в размерах и начинает аномально работать какая-то часть мозга, которая выделяет гормоны, отвечающие за агрессивность. Тут же вырабатывается в огромных количествах адреналин — то что делает заболевших бесстрашными и нечувствительными к боли — и эндорфин, природный наркотик, вырабатываемый самим организмом. Видимо, на первом этапе развития болезни он подавляет болевые ощущения, и только когда болезнь приходит в необратимую стадию- человек начинает чувствовать головную боль. Головная боль видимо не проходит у одержимых и делает их такими агрессивными. Черт возьми, кто в нашем современном мире беспокоится о головной боли: поболит голова — перестанет.
— А у вас, сэр голова сейчас не болит?
— Нет.
— И у меня не болит. Видимо головная боль — один из симптомов. Надо похоронить его, по-человечески.
— Надо его обыскать, капитан. Мало ли…
— Тогда вы, сэр. С меня хватило…
То, что у Микса было оружия и немало меня не беспокоило. Одержимые страшны не этим — они страшны тем, что нападают внезапно. А смысла стрелять в меня Озказьяну не было, тем более что в паре десятков ярдов отсюда засел в канаве пулеметчик.
Гора оружия и снаряжения росла у борта машины: обрез, один пистолет, второй, бронежилет с разгрузочным жилетом, дей-пак. Про себя я уже решил, что машину надо взять на буксир, а потом где-то раздобыть новую. Терять половину снаряжения из-за…
— А это что такое?
Луч фонаря высветил какой-то кисет на руке Озказьяна. Похоже, самодельный, небольшой…
— Не знаю.
В кисете был порошок. Проклятый, белый кристаллический порошок. И при одном взгляде на него — я сразу все понял…
Катастрофа, день сорок первый
Сент Джордж Джорджия
12 июля 2010 года
Урок, полученный нами во Флориде, пошел впрок — больше мы не останавливались в каких бы то ни было помещениях. Лучшее место сейчас — это открытое и глухое место. Желательно — с деревьями, потому что одержимые по деревьям лазать не умеют. А нам — только дай…