Ген Химеры Часть 1
Шрифт:
«Выбить бы их всех», — задыхаясь от ненависти, подумала девушка. Если бы только ее серые глаза могли метать молнии или источать яд — Лидо бы тотчас забился в агонии. Но она могла лишь смотреть ему вслед, понимая, как дорога будет каждая последующая секунда.
Сейчас врачи возьмут анализ ДНК, и уже через пару минут узнают, кому на самом деле принадлежит эта кровь. Группа дознания без труда определит местонахождение Ойтуша по чипу в его мозге, а в следующие двадцать минут его, ослабленного болезнью и ничего не понимающего, будут избивать, клешнями вытаскивая информацию.
Перспектива
Глава 3
Это был последний рабочий день Торы Матиаса. Семнадцатилетний юноша, работающий уборщиком в биологической лаборатории, мог читать целые лекции о том, как довести начальство до белого каления. Он не был глупым, но его неуклюжесть могла измеряться разве что в астрономических масштабах.
А как еще работать, когда ты хромой, а половина лица и вовсе парализована? Он ронял все, что только можно было уронить: стулья и книги, вешалки с медицинскими халатами и контейнеры с пробирками. Умудрялся проливать на себя и свежесваренный кофе, и только что собранные анализы. Сегодня он случайно опрокинул стеллаж с образцами тканей, за что получил отрезвляющую пощечину и наказ больше никогда не появляться на своем уже бывшем рабочем месте.
В лаборатории Тора продержался целый месяц — пока что это было рекордом в истории его карьеры. Никто не хотел брать на работу неопытного калеку, который на деле оказывался еще и ходячей катастрофой. Но несмотря на все недостатки, Тора обладал живым умом и мог посмеяться над собой: в шутку он любил говорить, что обладает одаренностью, вот только она крепко спит вместе с его намертво парализованной левой половиной лица. А еще у Торы был брат. Одаренный младший брат.
— Тебя опять увольняют, безмозглый кретин?
Презрительный тон белокурого мальчика ранил Тору в самое сердце.
Эти двое были наглядными примером того, как непохожи между собой бывают родные братья. Тора был высоким, темноволосым, нескладным, похожим на хромого жука палочника, Захария же, напротив, миниатюрный, с вьющимися светлыми волосами, розовощекий — этакая красивая фарфоровая кукла.
— Что разрушил на этот раз?
— Шкаф с образцами, — не поднимая глаз на брата, ответил Тора.
Захария вздохнул и устало опустился в жесткое кресло. Небрежно стащил с головы визор, всем видом давая понять, что это жалкое существо, именуемое братом, отвлекает его от невероятно важных дел.
— Мне надо будет платить за это? — снова прозвучал этот ледяной, совершенно не детский голос Захарии.
— Нет, — подал голос старший лаборант, наблюдая за тем, как Тора неуклюже пытается поднять с пола упавшую папку с документами. — Достаточно будет его месячной зарплаты.
— Вот и хорошо. Будет уроком для него.
Лаборант был бывшим начальником Торы. Целый месяц у него руки чесались: так хотелось всыпать уборщику по первое число. Но каждый раз он сдерживался, видя, какие
Едва спектакль был окончен, Захария вколол в «хромую» ногу брата миотоник.
— Потерпи еще пару часов, хорошо? Нужно время, чтобы мотонейроны полностью восстановились.
— Как скажешь, — устало ответил Тора, массирую холодную и бесчувственную конечность. — Лучше было бы вовсе оттяпать эту ногу.
— Пожалуйста, не говори так, — умоляюще произнес Захария, — Без информации, которую ты достал, мы бы никогда не сдвинулись с места.
— Ага, — вяло протянул темноволосый парень, отодвигая нетронутую чашку с горячим шоколадом.
Они сидели в маленьком всеми забытом кафе, подальше от любопытных глаз, «отмечая» небольшую победу. В кои-то веки без своих масок.
— Ты сердишься, на меня, — констатировал младший из них. — Мы просто играли свои роли, Тора. Как и всегда. Ты же знаешь, что я люблю тебя, и неважно, что за чушь я нес в стенах лаборатории.
— Знаю, — ответил Тора, но в его голове все еще звучал ледяной и такой чужой голос его брата. — Просто ты слишком убедительно играешь свою роль.
— Я хороший актер, — улыбнулся Захария.
Они помолчали. Тора чувствовал, как с каждой минутой его ноге возвращается чувствительность, что нельзя было сказать о левой половине его лица — она было парализована по-настоящему. Не то чтобы это отравляло парню жизнь, скорее, символизировало двойную игру, которую они вели вместе с братом.
Одна их жизнь лежала на поверхности. В ней Тора Матиас был хромоногим калекой, которого гнали взашей с каждой новой работы, а Захария — его деспотичным опекуном. Играть эти роли было несложно: стереотипы в головах людей помогали довершать картину. Вторая жизнь братьев лежала вне законов Метрополя: пару лет назад, на свой страх и риск, они добровольно примкнули к небольшой группе сопротивления. Нет, до войны было далеко: куда уж там группе мятежников и отвергнутых обществом единиц против строя, который возводился на протяжении многих столетий. Сбор информации, разведка, слежка за некоторыми одаренными, поиск хоть каких-то данных об Острове — это все, что пока было в их силах.
— Ты знаешь, позавчера я нашел кое-что интересное, — вдруг вспомнил Тора.
— Об аниматусах?
— Нет. В одном из архивов была информация о человеке… его звали, кажется, Тадеус Кель.
Захария поставил свою кружку на стол и внимательно взглянул на брата: это имя он, несомненно, слышал и раньше.
— Пятнадцать лет назад над ним проводили опыты в одной из лабораторий Метрополя. Он значится в архивах как “как индивид с абсолютным иммунитетом”. Его случайно обнаружили эпидемиологи, когда сжигали трупы в нулевых районах. Всех бедняков тогда выкосила аспидная чума, а он один в живых остался. Говорят даже, что он ел и спал среди смертельно больных и все равно не заразился.