Генерал Абакумов. Палач или жертва?
Шрифт:
— Протоколы допросов составлялись по каким-то шпаргалкам?
— Существовал порочный стиль и метод следствия.
На очной ставке с этим полковником A.A. Новиков сообщил: «Когда Лихачев ввел меня в кабинет Абакумова, последний впервые заговорил со мной на человеческом языке, предложил мне сесть за приставной столик и сказал, что я должен буду подписать составленное от моего имени заявление в адрес И. В. Сталина. Абакумов взял со стола отпечатанные листы с текстом этого «заявления» и передал их Лихачеву, который стоял справа от меня, а сам вышел.
Лихачев давал мне на подпись по одному листу.
Когда это
Именно это «заявление» было рассмотрено Высшим военным советом 1 июня 1946 года, а уже 3-го числа Совет Министров СССР принимает решение об освобождении маршала Советского Союза Г. К. Жукова от должности Главнокомандующего Сухопутными войсками и заместителя министра Вооруженных Сил СССР. Начинается его известная всем опала и начинаются аресты тех, кто был близок Жукову. Об этом я писал. Писали и другие. Но мне хотелось лишь только напомнить два эпизода.
Когда в январе 1948 года арестовали генерал-лейтенанта К. Ф. Телегина, то Абакумов лично пригрозил ему расправой в случае, если он не подпишет предъявленных ему обвинений. После отказа Виктор Семенович без помощи подручных выбил ему передние зубы, а потом дважды каблуками наступал на пах. И в дальнейшем заслуженного генерала избивали резиновой дубинкой по два раза в день, вырывая на теле куски мяса. Избивали до тех пор, пока он не подписал.
18 сентября 1948 года был арестован генерал-лейтенант В. В. Крюков, заместитель командира 36-го стрелкового корпуса.
Сначала его вызвал заместитель начальника следственной части полковник Лихачев и предупредил:
— Помни, что ты теперь уже не генерал, а арестант, и разговоры с тобой будут коротки. Если ты вздумаешь запираться в своих показаниях, будем бить тебя, как «Сидорову козу».
Владимир Викторович пытался возражать:
— МГБ мне звания не присваивало, и не оно меня будет лишать, а применять избиения к подследственным в Советском Союзе никому не дано права.
— Этот вопрос согласован, где надо, — ответил Лихачев. — Мы самостоятельно не избиваем.
— Но позвольте, я же только пока что подследственный и никем пока не разжалован.
— Иди сюда, — приказал полковник и подвел Крюкова к окну, из которого была видна улица. — Видишь, там народ, вон где подследственные, а ты уже осужден, от нас на свободу возврата нет, дорога только в исправительные лагеря.
Из кабинета Лихачева Крюкова повели в кабинет Абакумова. Виктор Семенович, как всегда, был конкретен:
— Если ты будешь упорствовать, будем тебя бить и искалечим на всю жизнь. Ты меня понял?
— Но позвольте, — пытаясь защищаться, говорил генерал, — как же так, в Советском Союзе не допускаются подобные методы ведения следствия, это напоминает «ежовщину».
— Я тебе покажу «ежовщину», — заорал министр. — Еще раз говорю, не будешь давать показания, искалечим на всю жизнь и все равно добьемся от тебя нужных показаний.
Такой и была кухня в ведомстве Виктора Семеновича, мало чем изменившаяся с тридцатых годов.
«Близость к Сталину изменила и отношение Абакумова к другим руководителям СССР, — считает Е. Жирнов. — Вероятно, и в этом сказались его прямолинейность и простота: есть только вождь и его преданный последователь,
Следующим стал благодетель Абакумова Лаврентий Берия. Абакумов не только перестал прислушиваться к советам маршала, но и, став министром, в кратчайшие сроки выдавил из МГБ большую часть выдвиженцев Берии, оставив лишь тех, кто беспрекословно подчинялся ему. Берия от злости даже перестал бывать в своем кабинете на Лубянке. Вскоре Абакумов сделал ход, граничащий с аппаратным безумием: его подчиненные фактически завербовали начальника охраны Берии полковника Саркисова, который начал доставлять в МГБ регулярные доклады о любовных похождениях шефа.
Рассказывает бывший заместитель Абакумова: «Время от времени Виктор Семенович звонил мне по бериевским делам: «Что-нибудь есть там от Саркисова?» Брал с удовольствием. Через какое-то время интерес к этим материалам у него пропал. Говорит: «Ты больше не бери у Саркисова это дерьмо». К этому времени сообщений о похождениях Лаврентия Павловича у него накопилось более чем достаточно. Он и пресытился, и увидел, что на этом дерьме легко поскользнуться. В сводках шла речь о женах такого количества высокопоставленных людей, что малейшая утечка этих материалов могла сделать Абакумова врагом не только Берии, но и половины руководителей партии и страны».
Вскоре с той же легкостью Абакумов нажил себе еще одного высокопоставленного врага. Как рассказывал тот же ветеран, как-то Абакумов вызвал его и поинтересовался, «нет ли чего интересного по Молотову». «Вести оперативную работу против членов политбюро, — вспоминал ветеран, — мы не имели ни малейшего права. Но приказ министра есть приказ. Я аккуратно, не произнося прямо фамилий, проинструктировал ребят. Они вспомнили об агентурной информации, положенной в свое время под сукно: кто-то из ближайшего окружения жены Молотова сообщал о ее, мягко говоря, не вполне скромном образе жизни. Полина Семеновна Жемчужина была начальником текстильно-галантерейного главка министерства легкой промышленности. Пока ее супруг надрывался в Совете Министров, Министерстве иностранных дел и Комитете информации, Полина Семеновна переживала третью молодость — уделяла много времени своей внешности, принимала молочные ванны. Довольно свободно вела себя с мужчинами — на улицах, конечно, никого не ловила, но грань дозволенного перешла уже давно.
Абакумов, выслушав эту информацию, поморщился: «Слухи нам ни к чему, но направление интересное. Попробуй вместе с охраной что-нибудь организовать такое…» (Его рука изобразила что-то напоминающее вращение катушек магнитофона.) Мы залегендировали свой интерес к Жемчужиной и вскоре получили то, что ждал министр. Жемчужина для какого-то небольшого ремонта вызвала к себе электрика. Сделать этот молодой и симпатичный парень ничего не успел — почтенная дама почти насильно уложила его в постель. Виктор Семенович остался доволен»».