Генерал-адмирал. Тетралогия
Шрифт:
— Эт что, под его подворьем теперь сколько ж десятин-то? — удивился Панас.
— Да поболее двух тысяч уже, — хмыкнул Митяй.
— Ох ты! — выдохнул Панас.
Нет, о том, что старые подворья активно расширяются, он знал. Подворья изначально закладывались далеко друг от друга, не менее чем в версте, а чаще и далее. Так что земли для расширения хватало, за что хозяева подворий истово благодарили своего благодетеля — эвон как все заранее предусмотрел да продумал. Они не догадывались, что князь сделал это не столько для удобств хозяев подворий, сколько исповедуя принцип: крестьянская пашня — основа контроля любой земли. Немцы и датчане понастроили городов на восточном побережье Балтики — Ригу, Мемель, Пернау, Ревель — и что? Это давно уже не немецкие города, а литовские, латышские, эстонские и так далее. Крестьяне с ближних земель потихоньку-полегоньку сделали их своими. Вот и здесь Алексей Александрович старался приложить все усилия, чтобы на тех землях, которые он
— Только он все не обрабатывает, — пояснил Митяй. — Дай бог восемь сотен поднял. Остальное впусте лежит. Землю он специально прикупил для заправки. Ну, чтоб на своей ставить. А теперь вот еще одну думает поставить у Крачевского оврага. Там до Змиевки рукой подать, версты не будет. А все ж станция. Машин там уже десятка два будет — землемерские, ветеринарские, фельдшерские, у больницы опять же, у школы… Вот все у него заправляться и станут.
Панас снова поразмыслил и этак осторожно спросил:
— Ты говоришь, «Великокняжеский» так вполовину дешевле выходит?
— Ну да.
— А свой интерес-то в чем?
— А в том, что хозяевам заправок он еще дешевле обходится. Там ведь как все устроено? В каждый из баков аккурат одна автоцистерна входит. И в них-то как раз хозяевам заправок бензин и привозят. А ежели прям цистерну покупать, то «Великокняжеский» бензин почитай по той цене, что ты у татаров бодяженый брал, обходится. А продаешь его вполовину дороже от той цены, по которой брал. Вот и твой интерес. Потому-то, кстати, сразу два бака и предусмотрено. Один продал — заказываешь цистерну, а пока она до тебя доехала — из второго торгуешь. Кто-то при заправке еще и лавку свою открыл. То есть не только бензином торгует, но и товаром разным, на который спрос найдет. А я эвон мастерскую открыть собираюсь.
Панас опять глубоко задумался, время от времени бросая взгляды на работающую «антанабилю» и яростно терзая пятерней вихры на затылке.
— Слышь-ка, сосед, а ты… это… поспособствовать можешь?
— В чем?
— Ну… я бы и у себя такую станцию заправочную сделал. Вон тама, у Шабловки. У нас-то в округе уже три антанабили есть. У меня, у Гната Коробова и у Петели. Да и еще двое тоже собираются вскорости прикупить — Степан Саблин и Мурат-киргиз. На нас с Петелей насмотрелись, как мы в Поневской на ярмарке расторговались, и теперь тоже думают. Тем более у Мурата-то на подворье рабочих рук куда как больше. Кроме него, взрослых мужиков и баб — осьмнадцать душ. Всем родом на землю сели. Так что… это… нам бы тут тоже заправка твоя не помешала бы. Денег… денег я найду. Пятьдесят рублев — не велики деньги. Сколько-то своих есть. А чего не хватит — у соседей займу, не откажут. И тебя не обижу…
— Ну… можно поговорить, — задумчиво пожал плечами Митяй. — Токмо для ней механик нужен. А ты, сосед… — Парень замялся, силясь подобрать слова.
Они с Панасом ходили в одну школу, но в отличие от Митяя тот особенно не заморачивался учебой, посещал занятия из-под палки. Оттого у него и речь осталась такая, простоватая, совсем как у его отца…
Самой большой мечтой Панаса было завести собственное подворье. Ибо унаследовать отцовское ему никак не светило — он родился третьим ребенком в семье и отцово подворье должно было отойти кому-то из старших сыновей. Так что едва только Панас с горем пополам окончил школу, получив заместо аттестата всего лишь справку о том, что он учился, поскольку двоек у него в метрике было предостаточно, тут же заявил отцу, что пахать на него и братьев не намерен, а требует тут же выделить ему «свою долю». Свара в семье продолжалась долго, старший брат не раз пытался прибить наглого сосунка, да и отец вожжами размахивал, но в конце концов стороны договорились. Отец согласился выступить в качестве гаранта по ссуде на новое подворье Панаса, поскольку уже пару лет как расплатился по собственной. Нет, кое по каким ссудам он и ныне был должен, поскольку прикупал и землицу, и скот, и лошадей, да и сельхозинвентаря изрядно расширившееся подворье требовало куда больше, чем было получено по первоначальной ссуде. Но залогом тут выступало уже не все подворье, а то, что на эти ссуды приобреталось. Само же подворье с прилегавшими землями теперь было свободным от любых обременений. Вот и порешили: чтобы не делить подворье, отец выставит свое хозяйство в качестве залога под ссуду, на которую обустроится Панас. Причем гасить ссуду Панас обязался лично — из доходов со своего подворья. Отцово же должно было пребывать в залоге, но недолго. При некотором везении Панасово подворье года за три разовьется настолько, что он сможет перевести остаточный залог уже на себя. В чем он отцу с братом и поклялся. Стоимости трехлетнего подворья на это уже вполне хватит.
Опыт имелся — так поступали многие. С той поры как прекратилось финансирование переселенческой программы, получить ссуду под залог будущего подворья уже было нельзя. И потому новые обустраивались в основном именно так — вторыми, третьими и прочими сыновьями под залог отцовых подворий. Правда, обустраивать новые подворья разрешалось только на окраинах освоенных
— Эт ты верно сказал, — сокрушенно кивнул Панас. — Дурак я был. Насилу уговорил антанабилю мне продать. А то как мою метрику посмотрели, так едва не отказали. — Он помолчал, а затем радостно сообщил: — А у Мурата-киргиза старшенький дюже к технике способный, ну прям как ты. Я его на механика и возьму. И самого Мурата-киргиза в долю. Вот и механик будет.
Митяй усмехнулся. Ну опять Панас выкрутился! Всё как в школе.
— А чего, киргизы не озоруют тут у вас, на укр а ине-то? — спросил он, окидывая взглядом горизонт.
— Не-е… — протянул Панас. — Раныне-то в энтих краях бывало дело. Сам на подворье пару дробовиков и винтовку держу. Но последние два года — тихо. Да и местных-то тех в округе осталось — один Мурат-киргиз. Остальные эвон откочевали. Кое-кто, говорят, ажно в Восточный Туркестан.
Митяй понимающе кивнул.
Лет через шесть после запуска переселенческой программы в степи начались трения между поселенцами и местными родами, чьи пастбища уходили под пашни. Было несколько нападений, казаки в ответ разгромили полдюжины кочевий, но потом удалось прийти к соглашению о том, что все условия переселенческой программы будут распространены и на местных, хотя формально они не являются переселенцами. Так что буквально за год местные роды набрали кредитов почти на три миллиона рублей, которые потом благополучно ухнули в трубу. Поскольку никаким сельскохозяйственным производством местные заниматься не собирались и, несмотря на все разъяснения адвокатов, агрономов и чиновников, воспринимали выделенный им под подворье участок как центральное кочевье, а все окрестные земли продолжали считать своими прежними пастбищами. Мол, кочевья ставить более нигде нельзя, а пасти можно. Эти глупые русские специально выращивают на пастбищах траву и зерно, так что теперь даже кочевать, чтобы перегонять скот на новые пастбища, уже не надо. Того, что растет, хватает.
Все закончилось тем, что имущество должников было изъято в погашение долга, а это едва не привело к настоящему бунту.
Вернее, бунт таки случился, но управляющие банками заранее озаботились нанять казаков, чтобы задавить все его очаги в зародыше. Потом снова были долгие переговоры, но поскольку попытки некоторых горячих голов отомстить крестьянам, «отобравшим» родовые пастбища, по большей части оказались безрезультатными (на каждом подворье традиционно имелось по несколько винтовок и дробовиков) и пресекались весьма жестко, а юридически проигравшей стороне ничего не светило, конфликт разрешился довольно мирно. С прожравших кредиты родов был списан долг, добавлена некоторая компенсация, и они, ругаясь и кляня коварных русских, откочевали дальше на юг и юго-восток.
Но не все. Некоторые местные, в основном из числа тех, кто работал батраками на русских подворьях и сумел не только в достаточной мере перенять приемы ведения хозяйства, но и понять, как все устроено финансово, остались. Русский мужик добрый и лишен британского или немецкого высокомерия, потому к инородцам он относится скорее с жалостью, не упуская возможности помочь. А от поучения даже получает удовольствие. Вот поселенцы и учили своих батраков не только земледелию, но и с не меньшим воодушевлением языку, религии, жизненной сметке, частенько, конечно, попросту хвастаясь, как они сами ловко сумели устроиться в этой жизни. Простому человеку лестно чувствовать, что он ухватил удачу за хвост и устроился лучше других. Это поднимает его в собственных глазах… Ну а местные мотали на ус. Так что заметное число бывших батраков из казахов, киргизов, корейцев, узбеков и прочих издревле живших в этих местах народов, коих тут чохом именовали киргизами, успело, так сказать, просечь фишку и не только получить переселенческую ссуду, но и успешно ею воспользоваться. Завладев участками, семенами и сельхозинструментами, местные наваливались на землю куда более многочисленной толпой, поскольку иногда на подворьях расселялись целые роды. В результате подворья инородцев зачастую развивались быстрее русских.