Генерал-адмирал. Трилогия

Злотников Роман Валерьевич

На пятерых молодых офицеров было жалко смотреть. Я покачал головой. Если честно, то это, конечно, называлось подставой. Я действительно дал им в руки фотокамеры и поставил крайне общую задачу. И радость от того, что они оказались владельцами… ну ладно, пользователями столь модной и дорогой игрушки, лишила их малейшей способности к мышлению. А чего еще можно ожидать в этом-то возрасте? Откуда в двадцать лет в голове у человека возьмутся мозги? Только знания и гормоны. Да и знания лишь в лучшем случае…

Так что у них не было никакого шанса выполнить задачу правильно. Ну и что? Именно так люди и учатся наиболее эффективно — на собственных ошибках. И кого волнует, что эти ошибки были заранее запланированы умелым преподавателем?

— Эх, господа… Вам предстоит на пустом месте создать новую службу. Службу, которая будет

глазами и ушами нашего флота. Службу, от которой будет зависеть больше, чем от парочки броненосцев. А вы? — Я махнул рукой. — Думать надо, господа, думать. Головой. А не ждать руководящих указаний. Думать не только над тем, как лучше всего исполнить уже отданный приказ. Хотя, конечно, над этим — в первую очередь. Но и над тем, зачем оный отдан, какую цель преследует. И попытаться сделать так, чтобы достигнуть этой цели наилучшим образом. Понятно?

До Кронштадта мы добрались к 1 мая. Я спешил, поскольку обещал племяннику непременно быть на его присяге, коя была назначена на день его совершеннолетия — 6 мая. Вообще-то, по плану похода, мы должны были прибыть на два дня раньше, но в районе Аландов сложилась довольно сложная ледовая обстановка, и скорость пришлось сильно снизить.

За прошедшие четыре месяца мы с Николаем встречались еще дважды. И оба раза проговорили довольно долго. Я рассказывал ему о своих планах, о том, почему решился влезть в строительство завода, об отставании страны в промышленном развитии. И очень аккуратно капал ему на мозги о правах и обязанностях правителя, о принципах формирования собственной команды, о подходах к браку…

— Значит, дядя, — задумчиво произнес Николай во время одной из таких бесед, — ты считаешь, что Павел Первый был не прав, когда сказал, что ему умные не надобны, а надобны верные?

— А ты сам подумай, — усмехнулся я.

— Ну… мне кажется, он был как раз прав. Его же предали. Значит, не хватило именно верности.

— На первый взгляд так и кажется, племянник. Но давай посмотрим на его историю немного под другим углом. Смотри, такая установка не сработала. Он изо всех сил окружал себя априори верными, отталкивая умных, и эти верные его предали. Какой вывод отсюда следует?

Николай задумался.

— Не знаю…

— Тогда вспомни историю еще одного императора, который пошел другим путем. Он сформировал свое правительство из умных, очень умных, но недостаточно верных. Более того, многие из них были его прямыми противниками.

— И что?

— Он сделал их верными. Он заставил их признать себя господином. И они помогли ему построить великую империю. — Я улыбнулся. — Я говорю о французском императоре Наполеоне Бонапарте.

Николай некоторое время сидел, морща лоб, затем мотнул головой:

— Но он ведь тоже проиграл, как и Павел.

— Нет. Проиграл, но не как Павел. Наполеон стал императором и оставался таковым десять лет — не имея никаких прав на корону, добившись всего сам и с помощью созданной им команды, в которую входили как верные ему люди, например его маршалы, так и многие недостаточно верные. Изначально. Но все они были умными… И отрешили его от власти внешние враги после проигранной большой войны. А когда через некоторое время он попытался вернуть себе трон, практически все его соратники снова отдали ему свою верность. Павел же, имея все права на престол и окружив себя теми, кого почитал верными, сумел за пять лет своего правления растерять верность большинства. И был свергнут своими бывшими соратниками.

Николай снова задумался.

— Значит, рядом должны быть умные? — через несколько минут напряженных размышлений спросил он.

Я усмехнулся:

— Ты еще подумай над этим. У тебя много времени впереди. И, мой будущий государь, решение-то все равно принимать тебе. Я лишь советчик, ты — самодержец…

Николай даже слегка вздрогнул, услышав от меня эти слова.

Сразу же по прибытии в Кронштадт я посетил Попова. Благодаря моим, пусть и смешным, финансовым вливаниям он уже оснастил лабораторию несколькими весьма громоздкими приборами собственной разработки. Но никаких поползновений к изобретению радио не предпринимал. И это меня слегка нервировало. В чем дело? Неужто я своим увеличенным финансированием сбил его с мысли и заставил заняться чем-то другим? Но

того финансирования-то было — слезы. Рублей шестьсот всего за девять месяцев. И ведь сделать-то ничего нельзя — и так обо мне уже каких только слухов не ходит в связи с теми бытовыми патентами. Если я влезу еще и с идеей распространения электромагнитных волн и создания на этой основе новой системы связи, ой какая буча поднимется. Впрочем, время еще есть. Насколько я помнил, Попов и Маркони создали радиосвязь где-то в середине 90-х годов этого века, то есть у меня еще десять лет. И уменьшать сей срок стоит не более как на несколько лет. К тому же все опять упирается в промышленную базу. Если даже Попов придумает радио завтра, то ничего, кроме безусловного приоритета, это ни мне, ни России не принесет. Потому что быстро развернуть производство и поставку на рынок приемлемых образцов радиопередатчиков и радиоприемников я не смогу. А мне приоритета мало, мне прибыль нужна. Так что пусть лучше сделает свое открытие лет через шесть — восемь. Вот только знать бы наверняка, что все двигается в правильном направлении…

После Макарова я заехал к Кацу. Яков пребывал в расстроенных чувствах, и я знал почему. Бюджет, который я ему озвучил при первой встрече, уже был превышен в полтора раза. А ведь я еще не начал запланированных массовых закупок оборудования в САСШ и Великобритании. И строительство завода также еще не началось. Да еще Тимирязев прислал целый список своих потребностей, который потянул почти на сто двадцать тысяч рублей, и это без учета доставки. Но деваться Якову все равно было некуда. Кроме того, вскоре, буквально через полгода, в его режиме содержания должны были наступить первые важные изменения. Нет, никакого официального освобождения, но некоторую свободу… да что там некоторую — почти полную, он должен был получить. Правда, не в России.

Едва я появился в своем кабинете, Дима доложил, что прибыли Канареев и Курилицин.

— Зови, — кивнул я, встряхиваясь и усаживаясь за стол. — Чем порадуете?

Первым начал Курилицин:

— В Сибири закончили. Всего отобрано семьдесят три человека. Сорок восемь — бывшие содержанцы долговых тюрем. Профессии разные — портные, скорняки, плотники, столяры, стекольщики, три мебельщика, несколько поваров, а также лесорубы, охотники, рабочие железнодорожных мастерских.

— Эти-то как в долговую тюрьму попали? — удивился я.

— Эти попали уже после того, как были уволены. За воровство и пьянство, — коротко пояснил Курилицин. — Двадцать шесть имеют опыт мытья золота. От одного до восьми сезонов, в большинстве своем не менее трех.

В подробности авантюры я посвятил свой штаб еще в декабре, когда пошло непосредственное планирование. Вернее, особенных подробностей они не знали — только то, что мне откуда-то стало известно о наличии больших неосвоенных залежей золота где-то в Африке. И несмотря на явственно ощущаемый всеми тремя скептицизм по поводу того, что столь обширные планы основываются на столь зыбком фундаменте из непонятно откуда взятых сведений о полумифических запасах золота, над воплощением в жизнь всего задуманного они работали, как обычно, упорно. Даже, можно сказать, самоотверженно. Ибо уже имели возможность убедиться, что я иду к поставленной цели со всей решимостью. К тому же в мою пользу свидетельствовали заметные успехи в нескольких иных начинаниях — например, в связанных с патентами на пробки, кнопки и скрепки. Они уже выпускались на предприятиях моих партнеров по бизнесу, причем спрос на эту продукцию нарастал лавинообразно. Но денег она пока мне не приносила — наоборот, чинила расходы, ибо как раз развернулось строительство почти дюжины заводов в Санкт-Петербурге, Риге, Варшаве, Киеве, Одессе, Керчи и Баку по производству этих вещей. Кроме того, сразу после введения в строй этих заводов предполагалось построить еще несколько, в том числе во Владивостоке и даже за границей, в первую очередь в САСШ. Так что прибыль должна была закапать минимум года через полтора-два. Но в том, что она будет огромной, никто не сомневался. Себестоимость выходила копеечной, а то, что все образцы закрыты патентами, давало возможность назначать цену произвольно. Сейчас она составляла четыре себестоимости, и все равно товар выходил достаточно дешевый. А после ввода в строй больших производств, если не снижать цену изделий, чего мы первую пару лет делать и не собирались, она должна была составить не менее шести себестоимостей.