Генерал Алексеев
Шрифт:
В Академии, где-то на примерном учении, эскадронный командир предложил профессору Алексееву лошадь. Профессор поблагодарил.
— Спасибо, мне нужно поскорее, а потому уж я пешком. Так и карьеру, и путь в бессмертие в истории Михаил Васильевич Алексеев прошел пешком.
Корнилов и его жизнь — для Дюма, для романа.
Шкуро и Мамантов — для залихватской солдатской песни.
Алексеев — для вдумчивого историка — бухгалтера времен, течений, настроений.
Перед богиней Клио предстанет маленький, седенький генерал
Что было у генерала Алексеева на Дону в ноябре?
Чистый блокнот, в который он заносил по одному добровольцев, и четыреста рублей, данных на армию каким-то “Мининым” наших дней, тряхнувшим мошной аж “на все четыреста”.
В мешковатом штатском костюме, с галстуком, похожим на полотенце, неумело затянутым на тонкой шее, бывший Верховный Главнокомандующий миллионными армиями, бывший генерал, перед которым почтительно вставал даже полковник Преображенского полка Романов (Николай II. — В.Ц.),жил в Новочеркасске под псевдонимом…
Без него не обходилось ни одно заседание Донского правительства. Атаман Каледин подчеркивал, что у него нет секретов от Михаила Васильевича. После его речи даже представитель крайних левых течений в донском правительстве почтительно назвал старого генерала Его Превосходительством.
Армия вышла из блокнота генерала Алексеева, армия выросла до тысячи штыков, армия — чудо, но у генерала нет бардов и есть только один Баян — полковник Лисовой, кропотливо подбирающий каждую черточку в жизни старого дедушки новой Русской армии.
А пока для освобожденной России генерал Алексеев — только “икона” в окне Освага (Осведомительное агентство, Отдел пропагандах. — В.Ц.)без лампады неугасимой. А пока… На одном из вокзалов генерал Деникин в изумлении не нашел ни одного портрета генерала Алексеева в витрине Освага и строго сказал:
— Не слишком ли рано стали забывать генерала Алексеева? Приказываю повесить его портрет.
Следовательно, даже в окне Освага Алексеев — «икона», перед которой лампады зажигаются только приказом но армии…
Добровольческая армия родилась на Дону в ноябре 1917-го года, в декабре стала Корниловской, ибо 6 декабря прибыл в Новочеркасск Корнилов. 31 марта 1918 года стала Деникинской, но никогда и никто не звал ее по имени Верховного Руководителя — Алексеевской.
Говорят, что когда-то Алексеев, улыбаясь из-под густых нависших унтер-офицерских бровей умными глазами, сказал:
— Лавр Георгиевич забрал у меня все лавры и все Георгии.
Я помню те дни на Дону, когда армию, чтобы не дразнить демократических «гусей», звали скромно — Алексеевской организацией.
Так она и осталась
Алексеев не водил армию, ее вел Корнилов, в авангарде шел Марков, в арьергарде — Богаевский, а Михаил Васильевич — слабый и немощный ехал в коляске. Но руководителем был все же он.
Кабинет министров весь помещался у него в голове.
Финансы, политика, дипломатия.
Ведь когда умер Алексеев, первая телеграмма, которая пришла из Екатеринодара, была с сообщением:
— Алексеева заменят генералы Драгомиров, Лукомский и по внешней политике — Нератов.
Трое вместо одного. Очевидно, хорошая голова была у этого генерала, скромно державшегося в тени, в тужурке защитного цвета. Не блистал, не блестел так и в истории — в тужурке защитного цвета.
Император, Гучков, Керенский, Корнилов, Каледин, Деникин — это все исторические вехи на пути биографии генерала Алексеева.
Для всех нужный и для многих — чужой.
При Императоре — его начальник штаба. Настолько ценный, что Император даже у фотографического аппарата, позируя для иллюстрированных журналов, уступает место над картой фронта Алексееву Алексеев объясняет, Император внимает.
И все-таки генерал не в моде: в переписке с Гучковым и Милюковым.
При Керенском тоже не в моде, и все-таки — не было военного конфликта, при котором не звали бы Алексеева.
И при Корнилове — Верховный Руководитель…
Русская дипломатия больше столетия была монопольной привилегией двух-трех полурусских фамилий. Русским дипломатом мог быть родовитый недоросль, если только у него был пробрит посреди головы. Оттого теперь так гладко и побриты наши границы. Там сбрили участок, здесь губернию.
И когда Россия перестала быть, дипломатом надо было делаться генералу Алексееву. Чтобы окончательно не побрили.
И дипломатом — в самые трудные моменты.
России нет, немцы на Урале, немцы на Дону. Добровольческая армия едва ли не в кольце, вся Россия — на перегоне от Кущевки до Екатеринодара.
В Ростове сидят искусители фон Лрмы, фон Кнеруэры и предлагают Алексееву снаряды, патроны. Только измени союзникам.
В Новочеркасске донской атаман Краснов патетически восклицает на Круге:
— Где они — эти союзники?
В донском штабе того времени самонадеянный генерал Денисов посмеивается над Добровольческой армией:
— Странствующие музыканты,
Посол гетмана Скоропадского смеется еще злее:
— Блуждающая почка.
Генерал Алексеев числится за контрразведкой.
И все-таки он обходит все скалы и рифы, и армия хранит политическую добродетель.
Дипломатический паркет особенно скользок, однако Алексеев, ходивший за славой пешком в солдатских сапогах, уводит армию от немецких соблазнителей, дьяволов, у которых соблазняющее яблоко зовется ориентацией.