Генерал Багратион
Шрифт:
Ланскому оные чрез нарочных без промедления обратить в
Калугу.
[Князь Багратион.]
Высочайший вашего императорского величества собствен-
норучный рескрипт от 28 июля 1 я имел счастие получить под
Смоленском, в то самое время, когда французский
император Наполеон всеми своими силами производит на Смоленск
атаку.
Всемилостивейший
выражений, которыми бы я мог изъяснить благодарность в
таковой мере, в какой преисполнен я за высочайшие милости
и благодеяния. Удостой вниманием твоим неложное
уверение о преданности моей высочайшему твоему престолу и
отечеству. Поистине нет для меня на свете блага, которое
бы я предпочел благу моего отечества. Сими чувствами быв
движим, я все мои дела располагаю согласно им и ничего
не упущу, чтобы оправдать доверенность, каковою угодно
было тебе, всемилостивейший монарх, меня удостоить.
Настоящее поведение мое, д# будет доказательством, что я ни
в какой мере не уклонялся и не уклоняюсь от обязанности
высочайшей твоей службы и никакие личности не произведут
побуждений, противных пользам любезного отечества.
В таковых расположениях моих, всемилостивейший
государь, не могу я как верноподданный сокрыть истинного
моего прискорбия, превышающего меру терпения, что дела
наши не соответствуют желанию твоему, желанию всей
России и ожиданию целой Европы.
Из сношений моих с военным министром, всеподданнейше
от меня представленных вашему императорскому величеству,
– известны сделанные ему от меня предложения о
предупреждении неприятеля в покушениях его пробраться далее
внутрь России, наступательным со стороны нашей противу-
действиям, на которые военный министр не согласился, а
неприятель сим воспользовался и нанес новый вр^д России.
Прости всемилостивейший государь, с сродным тебе
милосердием патриотической ревности, действием которой дерзаю
я открыть тебе то, что чувствую: я не быв введен в круг
познаний политических, неизвестны мне тайны политики, но
находясь на поприще военном, знаю преданность к тебе и
отечеству русских воинов, знаю, с каким желанием они
готовы всякий час в отмщение неприятелю за нанесенное
России беспокойство и вред и потому позволяю себе
заключать, что, действуя наступательно с должною осторожностию
и благоразумием, храбрые русские воины не позволяли бы
иметь неприятелю никакого над собою превосходства, они
доказали уже при многих в настоящую кампанию сражениях,
доказали и при последнем защищении
Августа, где 15 тыс. русских воинов вверенной мне армии
держались 24 часа противу всей многочисленной
неприятельской силы и можно сказать оспорили почти поб'еду,
опрокинув наступивших на них, не допустя на две версты к городу
и положив на месте до 10 тыс. человек, на другой же день
угодно было министру защищение города принять на себя,
как из всеподданнейшего донесения моего от 5-го сего
августаг ваше императорское величество видеть изволили,
а я по соглашению с ним отступил на Московскую дорогу
для прикрытия оной и отражения неприятеля в случае
покушения (его к сей стороне. По выгодности позиции и по
укреплениям сего города, нельзя было не считать нужным
удерживать его; я, отступая от города, просил о сем
военного министра и отношением моим и в особенности чрез
нарочно отправленных, но военный министр рассудил
держаться в оном не более 12-ти часов и после вслед за мною
отступил, предоставив город власти неприятеля.
Всемилостивейший государь! В полном уповании на бес-
пределыще .милосердие твое, я приняв решимость открыть
пред тобою всеисходяще [из] моего сердца и чувств, не
могу умолчать о том, что отступление от Смоленска навело
уныние в храбрых твоих воинах, готовых единодушно
защищать свае отечество до последней капли крови. Признаюсь,
всемилостивейший государь, что я и сам в великом
недоумении, не знав ни прямой надежной цели, ни пределов нашему
отступлению. Ежели военный министр ищет выгодной
позиции, то по мнению моему и Смоленск представлял не малую
удобность к затруднению неприятеля на долгое время и
к нанесению ему важного вреда! Я по соображению
обстоятельств и судя, что неприятель в два дня при Смоленске
потерял более 20 тыс., когда со стороны нашей и в
половину не составляет потери, позволяю себе мыслить, что при
удерживании Смоленска еще один или два дня, неприятель
принужден [бы] был ретироваться.
Сколько по патриотической ревности моей, столько и по
званию главнокомандующего, обязанного ответственностью,
я долгом поставил все сие довести до высочайшего
сведения вашего императорского величества и дерзаю надеяться
на беспредельное милосердие твое, что безуспешность в
делах наших не будет причтена в вину мне, из уважения на
положение мое, не представляющее вовсе ни средств, ни
возможностей действовать мне инако, как согласуя по всем
распоряжениям военного министра, который со стороны