Генерал Доватор
Шрифт:
Доватор, улыбаясь, смотрел на Торбу.
— Точно так, товарищ полковник! Жирный кот на мышей не охотится, весело сказал Захар.
Глава 4
С приездом Доватора в кавгруппу началась горячая подготовка конницы к рейду по глубоким тылам противника.
Это было сложным делом. В боях дивизии понесли потери. Их необходимо было восполнить.
На подготовку к рейду был дан жесткий срок. За этот срок прежде всего надо было научить людей особой тактике действия в тылу врага, повадки
В первые дни войны бывали кое-где случаи, когда слово «окружение» становилось источником путаницы, неразберихи, а порой и паники, которую поднимали трусы и разгильдяи.
На долю Льва Михайловича Доватора выпала почетная задача: развеять боязнь окружения и доказать на практике, что бить врага можно всюду, были бы на то воля и умение.
Но на первых порах Доватору пришлось столкнуться и с такими людьми, которые, еще не успев как следует повоевать, возомнили себя опытными стратегами. Они готовы были спешить конницу и превратить ее в пехоту.
Прочитав боевой приказ о подготовке к рейду, подполковник Холостяков сказал Доватору:
— Я не обсуждаю приказ, а высказываю свое мнение… Несколько дней назад мы едва вырвались из окружения, а сейчас сами полезем в пекло!.. Обо мне можно подумать, что я трус. Постарайтесь понять, товарищ полковник, что для военного человека умереть вовсе не трудно… — Голос Холостякова звучал надорванно, с волнующей хрипотцой. — Сейчас как раз нужно жить, чтобы разбить фашистскую армию. Значит, нужно беречь человеческие жизни. Скажу вам откровенно, при такой обстановке я бы не пошел с конницей по тылам противника, а щадил бы людей…
Доватор слушает его молча. Медленно подняв от стола голову, внимательно своими ясными, острыми глазами оглядывает этого человека с ног до головы. Поощрительно и сдержанно говорит:
— Продолжайте, пожалуйста…
— Сейчас на всех фронтах сложное положение. Вы это, надеюсь, отлично знаете. Нам потребуется много живой силы, много резервов и технических средств. Стратегическая обстановка пока складывается не в нашу пользу.
— Это слишком туманно выражено, товарищ подполковник. Говорите ясней.
Еще в штабе фронта Доватор слышал много разговоров о немецкой стратегии и тактике, о быстроте маневренных передвижений. Сам выспрашивал подробности у знакомых командиров, побывавших в бою. Это были полезные, деловые суждения, без уныния и подавленности. Но тут Холостяков с назойливой бесцеремонностью внушал другое.
— Слишком туманно, — повторил Доватор.
— Постараюсь говорить ясней, — продолжал Холостяков. — Будем смотреть правде в глаза: Ельня окружена противником, Смоленск пал, фронт приближается к Москве, самые важные магистрали в руках немцев, а мы намерены распылять силы. Надо их концентрировать и готовиться к обороне. Командиры штаба армии не протерли еще глаза. Не видят и не чувствуют обстановки!
— Понимаю! — соглашается Доватор. — Однако мне кажется, штаб армии и вы желаете как раз противоположного. Не писали вы об этой вашей точке зрения
— Не писал, а говорил, — ответил Холостяков. — Этим партизанским рейдом сейчас болеют все командиры и политработники. Ну и кавалеристы, конечно. Совершить марш по тылам врага с клинками наголо очень соблазнительно, но…
Холостяков поймал холодный взгляд и скрытую усмешку Доватора, и ему стало как-то не по себе. Странную скованность он испытывал в присутствии этого молодого полковника. Вопросы его были деловые, обдуманные, а реплики меткие, хлесткие, как удар хлыста, которым заставляют коня идти в галоп. Стараясь подавить неприятное чувство, Холостяков стал говорить громче, не подозревая, какую злую шутку задумал сыграть с ним стройный, с веселыми глазами полковник.
— Но я скажу, что идти самим в окружение при современной войне — это, знаете…
— Да, пойдем в тыл, в окружение, — отвечал Доватор, присматриваясь к Холостякову.
— Мы с вами встретились двадцать минут назад, — продолжал тот, — не знаем друг друга, но я беру на-себя смелость заявить вам, что операция эта гибельная: напрасно погубим конницу.
— Да я, пожалуй, согласен с вами! — неожиданно заявил Доватор.
— Что?.. Вы согласны? А мне, признаться, показалось, что мы не понимаем друг друга… Я привык говорить, что думаю, и очень рад, что мы пришли к единому убеждению.
— Надо сформулировать выводы и послать штабу армии, — задумчиво проговорил Доватор. — Я, пожалуй, продиктую вам… запишите. Напишем коротко и пошлем по радио шифровкой: «Предполагаемая операция кавалерийских дивизий по тылам противника не может быть осуществлена ввиду совершенности стратегии и тактики немецкого командования. Такое мероприятие повлечет за собой окружение и уничтожение конницы. Подробности особым рапортом. Подпись: „За полковника Доватора подполковник Холостяков“.»
— Но, понимаете ли, это… — начал в замешательстве Холостяков.
— Позвольте! Вы только сейчас говорили. Я ничего не прибавил!
— Да, но писать так нельзя… — смущенно ответил Холостяков.
— Если можно говорить, почему нельзя написать? — Доватор уже не скрывал иронии. — Нет уж, извольте подписать!
— Этого я не могу…
— Не можете? — насмешливо спросил Доватор. — Трудно?..
Порыв ветра надул оконные занавески, как паруса; жалобно скрипнули распахнутые оконные створки.
В штаб вошли Осипов, Наумов и лейтенант Гордиенков. Увидев их, Доватор оживился, повеселел.
— Мы ждали вас через несколько дней, — проговорил Осипов.
— Надо уметь появляться тогда, когда тебя не ждут, — улыбаясь и пожимая Осипову руку, отвечал Доватор. — Я уж и в дивизии побывал, и к тебе в полк наведался, обедал там, коня перековал, а хозяин и ночевать домой не приехал!.. Ах ты, старый косолапый дружище!..
— Обидно, Лев Михайлович, ей-богу, обидно. Значит, пропала целая ночь, а поговорить есть о чем! — с искренним сожалением сказал Осипов.
Алексей Гордиенков крепко обнял Доватора.