Генерал Доватор
Шрифт:
Подозвав к себе Голенищева, Сергей сказал:
— Патроны кончаются. Что будем делать, Савва?
Голенищев подвигал заострившимися скулами и ответил не сразу.
— Подпустим на самое близкое расстояние — и в атаку. Была не была! Только одному… Одному придется остаться у пулемета. Прикрыть, так сказать…
Глухо кашлянув, он добавил:
— Я остаюсь. Может, пулемет налажу.
— Нельзя тебе. С тобой рация, — твердо проговорил Сергей и, превозмогая острую боль в ноге, продолжал: — Мне все равно быстро двигаться нельзя. Я и прикрою.
— Выходит,
Помолчали. Голенищев, облизывая обветренные, почерневшие губы, сурово нахмурился.
— Я старший, — сказал Бодров, — и даю такой приказ, понял?
Бодров, повернувшись к Савве, увидел, как тот, будто не слыша последних слов товарища, напряженно вглядывался вперед.
За кустами, метрах в пятидесяти, в желтом маскировочном халате мелькнула фигура немецкого солдата. Голенищев, тщательно прицелившись, выстрелил. Солдат, ткнувшись в снег лицом, замер на месте.
Немцы, галдя и выкрикивая ругательства, открыли минометный огонь. Ломая запорошенный снегом молодой ельник, кругом рвались мины.
Немецкие минометы стояли на небольшой открытой поляне. Высокий офицер с черным, болтавшимся на груди биноклем взмахом руки отдал приказ прекратить огонь. Потом из землянки вышел другой офицер. Сложив ладони трубкой, он крикнул:
— Рус, слушай!
На минуту все смолкло. Вдруг раннее сумрачное утро огласилось мелодией кафешантанного танго. Затем голос на ломаном русском языке вместе с хриплым шипением патефонной пластинки известил «о доблестных победах германской армии», далее следовало сообщение об окружении Москвы, о падении Ленинграда и «прелестях» немецкого плена.
Лежавший в кустах рядом с Павлюком Торба, ткнув его локтем в бок, тихо сказал:
— Веселятся… Погодите, гадюки, зараз мы вам покажем Москву. Ползи быстро до командира. Пулемет сюда. Я буду наблюдать. Скажи ему, що атаковать самый раз.
Павлюк, разгребая руками снег, торопливо пополз назад. Торба остался на месте. Фашисты снова завели пластинку. Захар, сжимая в руках автомат, следил за противником, как охотник, выслеживающий зверя. Над головой Торбы, шелестя желтыми от мороза листьями, высился коренастый молодой дубок. Из-под серой, висевшей лоскутами, пощербленной пулями коры выглядывало его бурое крепкое тело.
Прислонившись к твердому шершавому стволу плечом, Торба ощутил в себе волнующий азарт предстоящего боя и зрелую непреоборимую силу. Подползший к нему старший лейтенант Кушнарев, тяжело дыша, лег рядом. Сзади лежали остальные разведчики. Кушнарев, откинув со лба чуб и вглядываясь в галдевших немцев, коротко произнес:
— Начнем! — И, оттянув затвор автомата, отрывисто добавил: — Бить прицельно, короткими очередями, а потом по моему сигналу — в атаку.
Укрепив локти, Кушнарев поднял ствол автомата. Буслов подмигнул Захару и вцепился в приклад ручного пулемета.
— За мной! — Кушнарев, выскочив из-под дубка и разбрасывая сапогами снег, побежал вперед.
…Через полчаса группа Бодрова уже находилась в штабе полка Осипова.
Часть третья
Глава 1
На командном пункте эскадрона Шевчука комиссар Абашкин и капитан Мхеидзе, склонившись над картой, уточняли данные о противнике. Прибывшие в распоряжение эскадрона первые по тому времени «катюши» Абашкин решил использовать с наибольшим эффектом.
— Вы мне точно покажите площадь самого большого скопления пехоты противника, а остальное — мое дело, — говорил Мхеидзе.
— Значит, вы можете бить только по площади? — спросил Абашкин.
— Повторяю, товарищ батальонный комиссар. Где больше фашистов, туда и ударю!
— Но ведь вы мне говорите, что ваши пушки способны накрыть большую площадь. Значит, вы можете угодить по боевым порядкам наших окруженных эскадронов? — возразил Абашкин.
— Надо исключить такую возможность, а для этого укажите границы переднего края, — невозмутимо отвечал капитан.
Он требовал как раз того, чего Абашкин не мог сделать. Связи с Осиповым не было. В каких границах оборонялись его эскадроны, он не знал, а ему в первую очередь и надо было помочь Осипову. Абашкин не видел выхода из затруднительного положения.
— Я могу указать вам только границы своего переднего края, — после минутного размышления ответил он.
— Можно ударить по Данилкову. Туда вошли немецкие танки, посоветовал молчавший до сих пор Шевчук.
— По Данилкову нельзя бить, — категорически возразил Абашкин. — Из-за четырех танков поднимать на воздух целую деревню не резон, к тому же там не успело эвакуироваться наше население.
— Это ужасно! — тихо промолвила незаметно сидевшая в углу девушка.
Командиры оглянулись. Закинув за плечи длинные пушистые уши сибирской кухлянки, она смотрела на Абашкина настороженными глазами.
— Извините, товарищ батальонный комиссар. Я не успел вас познакомить, — поднимаясь, сказал Мхеидзе. — Это представитель завода. Она прикомандирована к нашей батарее для контроля за приборами в применении их на практике. Привезла это оружие в подарок фронту от комсомольской бригады уральских рабочих.
— Спасибо за такой подарок!
Абашкин, подойдя к девушке, крепко пожал ей руку.
— Старались, товарищ батальонный комиссар, всем коллективом. Как будут работать, увидите сами… — смущенно ответила девушка.
Только вчера она выгрузилась со своими пушками под Москвой, а сегодня уже очутилась на переднем крае. Все было как во сне. Она сидела в землянке и с замирающим сердцем слушала, как гудит от артиллерийских выстрелов земля, словно на их заводском полигоне, но ощущение здесь, на фронте, было совсем иное.