Генерал Доватор

Федоров Павел Ильич

Он не видел, как сзади подошли Доватор и Карпенков.

— Вы что, товарищи, костер готовитесь разжигать? — спросил Доватор.

— Так точно, товарищ полковник! — вытянувшись, ответил Торба. Картошки хотим сварить и подсушиться малость.

— Ведь запрещено жечь костры, вы разве не знаете?

— Да это ж ночью, товарищ полковник, а мы зараз…

— И сейчас опасно разжигать костры, — ответил Доватор и, заметив в ельнике дымок, сердито спросил: — А там кто? Бомбежки хочет?

Приказав еще раз строго предупредить людей, что костры

жечь запрещается, Лев Михайлович прошел в ельник, где лениво курился синеватый дымок.

Буслов и Петя давно уже покончили с картошкой и теперь, сидя рядышком, занимались сборкой нагана.

— Это спусковой крючок называется, это барабан, — учил Буслов Петю.

Кобыленка мотала головой и рвала ветки. Увлеченный наганом, Петя с досадой покрикивал на свою лошадь:

— У, отчаянная! Не можешь смирно постоять!..

— Ее попасти надо или травы нарвать. Коня беречь надо, Кочеток, ласково говорил Буслов.

Доватор минуты две наблюдал за ними, наконец, не выдержав, шутливо сказал:

— Мы с партизанами связь не можем установить, а они, оказывается, под боком… Вот только костер надо потушить, а то немецкие разведчики летают.

Буслов смутился. Козырнув, он начал затаптывать костер.

— А вы откуда взялись, молодой человек? — спросил Доватор, поглядывая на Петю.

— Командир партизанского отряда Петр Иванович Кочетков, — добродушно улыбаясь, ответил Буслов.

— Петр Иванович? Да ведь мы с ним знакомы! — проговорил Лев Михайлович. — Как вы здесь очутились, Петр Иванович?

Буслов коротко рассказал Доватору историю Пети. Оказалось, что совет полковника идти в партизаны Петя принял как боевой приказ. Поймал каким-то чудом уцелевшую в деревне лошадку, захватил необходимое «снаряжение» и отправился вслед за ушедшей конницей. Километров сорок он ехал позади всех, из боязни, что его вернут обратно. Так он и прибыл благополучно в леса Духовщины, расположился лагерем по соседству с кавалеристами с твердым намерением следовать за ними или разыскать какой-нибудь партизанский отряд. Буслов попросил у Доватора разрешения оставить Петю в эскадроне.

— Как же не взять командира бесстрашных партизан! — улыбаясь, сказал Лев Михайлович. — Вот только конь у него уж очень пузатый… Да и хвост надо от репьев очистить. Ты, Буслов, седло подбери и в общем возьми его на свое попечение. А ружье, Петя, ты не бросай, береги — мы его после войны в музей сдадим…

Оксана Гончарова была направлена в разведку для связи с партизанским отрядом.

…Лунная осенняя ночь. Под ногами шуршали опавшие листья, потрескивали в тишине сухие ветки. В лесу — полное безмолвие, если не считать постоянной ночной трескотни немецких пулеметов и отдаленного грохота пушек.

Лес кончился. Перед Оксаной лежала широкая, освещенная луной поляна. Оксана вышла из кустов. Неожиданно все осветилось ярким зеленоватым светом. Ракеты, шипя, взлетали в воздух и лопались с треском прямо над головой. «Хальт, рус!» Немцы набросились на Оксану, схватили ее. На опушке леса была устроена

засада. При обыске у Оксаны нашли компас, а этого было больше чем достаточно, чтобы расстрелять девушку. Через час она была доставлена в немецкий штаб.

После двухчасового допроса Густав Штрумф устал, обессилел от злобы, но ничего не добился от девушки.

— Когда моя жена приехала занимать квартиру, вы сидели с Екатериной Авериной и пили молоко. Так?

— Не помню, — коротко отвечала Оксана и упрямо смотрела себе под ноги.

— Но я знаю! — в бешенстве кричал полковник.

Даже часовой у двери вздрагивал от этого крика.

— Кто зажигал дом, говори?

— Не знаю.

— Ты куда шла?

— Домой.

— А где твой дом?

— Везде.

— Хорошо. Скажи мне одно слово, — с каким-то жутким спокойствием продолжал полковник, — и я отпущу тебя. Дом зажгла Екатерина Аверина, чтоб уничтожить мою жену. Так? Да или нет? Скажи — да. Забирай пропуск и уходи. — Полковник впился в Оксану острым взглядом, ждал ответа.

Оксана отрицательно покачала головой.

Полковник вскочил, замычал, поднял над головой кулаки…

Спустя час, выходя из подвала, он встретился с отцом. Генерал Штрумф оглядел сына с ног до головы, словно видел его в первый раз. Взглянул на руки Густава и поморщился: они были в крови.

— Какие новости? — сухо спросил он, отворачиваясь.

— Перехвачена шифровка русских, — ответил Густав. — В районе Демидово должен высадиться авиадесант, там же будет сброшен груз с боеприпасами для Доватора. Я захвачу его и уничтожу десант вместе с конницей Доватора! Полковник говорил возбужденно, нервно подергивая плечами.

— Но пока Доватор уничтожает нас, — иронически заметил генерал. — Мы потеряли топографический штаб армейского значения — и только из-за твоей излишней самоуверенности! Доватор тактически уничтожил тебя…

— В мою компетенцию не входили обязанности по охране штаба.

— У тебя ослаблены волевые центры. Ты утомлен! — резко прервал его Штрумф-старший. — Ты все потерял!

— Даже чуть не потерял собственную жену! Она чудом спаслась! — визгливо выкрикнул полковник.

— А я потерял свою репутацию, — тяжело дыша в лицо сыну, проговорил Штрумф. Сняв фуражку, он вытер платком безволосую голову.

В штабе Хоппера, откуда он только что приехал, ему пришлось пережить неприятные минуты. В зоне расположения резервных частей, находящихся под командованием генерала Штрумфа, Доватор разгромил несколько гарнизонов, на большаках было уничтожено свыше двухсот машин.

Генерал Штрумф вместе с чувствительной трепкой получил последний и категорический приказ: во что бы то ни стало немедленно ликвидировать Доватора, не считаясь ни с какими потерями. Он поставил сына в известность, что сам лично будет контролировать весь ход операции по ликвидации действующих в тылу кавалерийских частей, и приказал немедленно вместе с перехваченными шифровками Доватора прислать к нему майора Круфта.