Генерал его величества

Величко Андрей Феликсович

Перед уходом племянница спохватилась:

— Да, а что за путаница с этими тихоокеанскими эскадрами? Вчера еще была одна-единственная в Артуре, а сегодня котировки уже плывут помаленьку от действий второй и выхода куда-то третьей…

— А, — махнул рукой я, — обычный блеф. Вторая — это тот же Одуванчик, только без торпедных катеров и деревянной шхуны. А третья — это Рожественский, которого ты упорно величаешь Рождественским. Неужели трудно запомнить, что его фамилия происходит не от «Рождества», а от «рожи»! Это мы с Гошей перед моим отъездом его срочно оприказили — за неделю собрать эскадру и дуть на Дальний Восток…

Я, честно говоря, про него и забыл, а он, значит, почти месяц собирался? Ну правда, он не в курсе, что на самом-то деле от него требуется только выйти из Балтики. Значит, говоришь, котировки? Это хорошо… и у японцев будет дополнительный стимул взять Порт-Артур побыстрее, до прихода этой самой третьей эскадры.

ГЛАВА 42

Японцы дали нам почти четыре недели. За это время в Дагушань прорвалось не то семь, не то восемь транспортов, а потоплено, если верить летчикам, было не меньше одиннадцати. Еще три ухитрились разгрузиться в Бицзыво.

То, что основной удар будет по нам, прояснилось довольно быстро — все-таки армию от авиаразведки не скроешь. Но все равно под Мукденом наши все рыли и рыли окопы…

У Кондратенко вдруг прорезался еще один талант — он оказался незаурядным логистом, и под его руководством пропускная способность железки увеличилась в полтора раза. Нам тоже малость перепало — дирижабль летал в Мукден практически ежедневно.

Среди гражданских в Артуре царила тихая паника. Еще бы, почти двести тысяч японцев против наших неполных сорока! Тихой же она была потому, что громкая весьма не приветствовалась ни канцлером, ни особым, ни шестым отделами…

В порту Инкоу, это в ста с небольшим километрах от перешейка, вдруг появились подозрительные суденышки, весьма похожие на канонерские лодки, если на них замаскировать орудия. Мы их пока не бомбили, потому как точной уверенности не было, а порт все-таки китайский.

Гоша в Питере нервничал и уже дважды запрашивал: а не ударить ли Куропаткину по стоящей перед ним неполной армии, для отвлечения части сил от Артура? В ответ я посоветовал повнимательнее изучить документ Столыпина о грядущей земельной реформе, а если этого окажется мало, то почитать собранные мной материалы по вопиющему воровству при строительстве его дворца в Находке — с последующим повешением фигурантов, потому как они уже успели разбежаться и теперь находятся гораздо ближе к императору, чем к канцлеру, которому и без этой швали есть чем заняться.

Ну и наконец, началось — прямо как в песне: «Двадцать второго июня ровно в четыре часа…» Только никого японцы не бомбили, хотя и очень пытались, собрав даже большую армаду, чем пять месяцев назад. Естественно, их аэродромы были разведаны, но особых налетов на них не проводилось — просто потому, что в воздухе самолет уничтожить гораздо проще, чем на земле, причем вместе с пилотом.

Первая волна вообще шла к цели над позициями своих войск и вся без исключения туда обрушилась — с бомбами, у кого они были… Потом японцы сделали выводы, и горящие обломки «хаябус» и «сейку» сыпались исключительно в море. Мы же потеряли всего пять самолетов и двух летчиков, — это вам не февраль!

Затем началась артподготовка. Батареи успевали сделать по десятку залпов, потом прилетали наши самолеты и ровняли их с землей, но японцы подтаскивали новые пушки…

С моря подошли

пять ихних корабликов, действительно оказавшихся канонерскими лодками. Но у нас уже стояли сухопутные катапульты, и два самолета-снаряда разнесли свои цели даже не в щепки, а в пыль. По оставшимся лодкам открыли огонь береговые железнодорожные батареи и стоящий километрах в пяти — ближе он не мог подойти из-за осадки — крейсер «Новик», однако японцы не отвечали, стреляя исключительно по перешейку. Их хватило минут на десять, а потом стрелять стало некому и в атаку пошла пехота. Честно говоря, такого я не ожидал.

К полудню у нас вышла из строя почти половина пулеметов, а японцы все лезли. К минометам кончались мины — они были в Хуицаинзе, но их просто не успевали подвозить, расход превышал все мыслимые цифры. Кончились мелкие авиабомбы, а весь перешеек заволокло дымом, под прикрытием которого японцы уже несколько раз прорывались на дистанцию автоматного огня.

— Или у нас сейчас резко вырастут потери, — озабоченно сказал Каледин, — или пора отходить.

— Вы командуете, вам виднее, — кивнул я.

Кроме штурма перешейка противник попытался высадить десант в бухте Десяти Кораблей, но специально на этот случай созданные мобильные отряды подтянулись туда и быстро прекратили это безобразие.

К вечеру самураи продвинулись на два километра. Даже приблизительно оценить их потери не представлялось возможным…

Первая половина ночи прошла спокойно, только с оказавшейся в окружении горы Самсон периодически раздавалось «бум-м-м» — выстрел крепостного ружья, который означал, что кому-то на огонек полетел подарок. За это время мы успели подвезти мины и отремонтировать часть пулеметов. А потом начался ночной штурм…

Ближе к утру был момент, когда я подумал, что дело швах — пробравшийся по горло в воде залива Цзинь-Чжоу полк сбил с позиций наш левый фланг. Но мы быстро и в относительном порядке отступили, а преследующий нас мокрый полк с разбегу напоролся на минное поле. Но наконец — слава тебе, Господи! — к утру подул западный ветер, и на позиции у берега Талиенванской бухты потянулись повозки.

Наши ракеты летали не на порохе, а на эпоксидно-аммониевой смеси — отличное топливо, но вонючее аж до ядовитости. Практика показала, что огонь более чем из десяти установок в безветренную погоду невозможен — расчеты задыхаются. Некоторое количество наспех сделанных противогазов у нас имелось, но ведь и установок было отнюдь не десяток! Две с половиной тысячи ракет дождались своего часа — за холмами стояла изготовившаяся к очередной атаке чуть ли не вся армия генерала Марэсукэ Ноги…

Раздался скрежещущий вой, и на север, оставляя за собой черный изогнутый след, улетели первые пристрелочные ракеты. Потом еще несколько. И видимо, самолет-корректировщик дал добро, потому что началось…

Ветер не успевал сдувать ядовитый дым в море, солдаты в окопах кашляли и зажимали лица мокрыми тряпками. Каково было ракетчикам — мне даже думать не хотелось, периодически оттуда вытаскивали потерявших сознание, но огонь не ослабевал. Десять минут на позициях стоял сплошной рев, потом он стих. Облако черного дыма со следами ракет выглядело как выползающий из-за артурских сопок гигантский спрут, хищно тянущий тысячи многокилометровых щупальцев в сторону японских позиций…