Генерал Ермолов
Шрифт:
— Рад встречи с вами, Алексей Петрович! Я князь Меншиков Александр Сергеевич.
— Да уж знаю, знаю, ваше сиятельство; милости прошу, — сказал Ермолов и пригласил гостя к столу.
— Алексей Петрович, как живёте в этакой глуши?
— Который месяц уже живу в прегнусной татарской деревне, в скуке несноснейшей. Меня привели сюда беспорядки, бывшие здесь ещё в прошлом году. Но такова, по-видимому, судьба моя: стоит мне появиться, — не без гордости поведал Алексей Петрович Александру Сергеевичу, — как мятежники за благо почитают выполнить мои требования, чем противиться. Думаю, со временем привыкнут повиноваться без
В Петербурге считают меня человеком крутым и даже жестоким. Вопреки такому мнению, я отношусь к горцам с кротостью, в чём, надеюсь, князь, вы убедитесь сами{639}.
Что это я всё о себе, да о себе. Расскажите-ка, князь, какая беда привела вас на Кавказ? — прикинулся совершенно неосведомлённым Ермолов.
— Не скрою, Алексей Петрович, прислан я сюда, чтобы донести до вас волю его величества Николая Павловича.
— В чём же состоит она, воля его величества Николая Павловича? — поинтересовался Ермолов.
— Непременная воля государя нашего состоит в поддержании мира на Кавказе, доброго согласия и дружественных отношений с Персиею и, следовательно, в устранении всего того, что могло бы заставить её предполагать, что Россия стремится к расширению своей территории за счёт соседей. Кроме того, желание мира обусловлено нашими отношениями с Турцией, которые, несомненно, ухудшатся, если последует разрыв с тегеранским двором.
— Так! А ещё что вам поручено сказать мне, генерал-майор? — спросил Ермолов гостя.
— Мне поручено передать вам, Алексей Петрович, что общественное мнение упрекает вас в том, что вы из личной ненависти к наследному принцу Аббасу обостряете отношения с Персией, на что обратил внимание ещё покойный государь Александр Павлович. А ныне царствующий император, не делая выводов из прошлого и не предрешая будущего, обещает ожидать фактов, чтобы на их основе составлять своё мнение.
Что касается моего назначения, то я еду в Тегеран на место Мазаровича, который оставил свой пост. Его величество, провожая меня, выразил уверенность, что вы будете рады отправлению экстраординарного посольства в Персию, чтобы таким образом восстановить прерванные с ней сношения.
— Да, ваше сиятельство, я рад безмерно.
Александр Сергеевич умолчал о том, как Николай Павлович просил его не говорить генералу Ермолову, что он пока не вошёл в курс дел и потому не имеет определённого мнения относительно всего, что происходит в стране, над которой Проведение вручило ему неограниченную власть. При этом государь был убеждён, что среди его подданных вряд ли найдётся хоть один человек, способный действовать не в духе высочайших предначертаний, о чём просил намекнуть Алексею Петровичу. Наместник намёк понял и, как бы спохватившись, спросил:
— Александр Сергеевич, расскажите, что произошло в Петербурге 14 декабря прошлого года? Что вам известно?
— Подробности будут известны по окончании следствия. Сейчас же могу сказать лишь о том, что касается лично вас, Алексей Петрович. Эти сведения, правда, в виде слухов, я получил буквально перед отъездом на Кавказ.
Меншиков рассказал о том, как единодушно общественное мнение осуждает заговорщиков. Ермолов усомнился в этом, но промолчал.
— Говорят, что адъютант
Меншиков ожидал, что Ермолов начнёт возражать, приводить факты, оправдываться от обвинений «общественного мнения». А он слушал и молчал.
— Почему вы молчите, Алексей Петрович? — спросил князь.
— Не нахожу нужным оправдываться, ибо на очевидную глупость так называемого «общественного мнения» не может не обратить внимания ни один здравомыслящий человек. Не случайно, по-видимому, и государь решил поговорить со мной через вас: не хочет оставлять историкам документа сомнительного содержания.
А молчал я потому, что думал. Персияне настаивают, чтобы мы уступили им земли у озера Точка, примыкающие к нашим провинциям с мусульманским населением. Я думаю, вам не надо объяснять, насколько это опасно. В этом случае агенты шаха почувствуют себя полными хозяевами у нас на Кавказе. Чтобы изолировать горцев от их пагубного влияния, нам придётся построить ряд укреплений, которых, по мнению его величества, и без того здесь много, и содержать наших солдат в дурных климатических условиях, ожидая распространения болезней. Я был и остаюсь самым решительным противником каких-либо уступок шаху. Так и передайте государю.
Зная шаха, его наследника и окружение, Алексей Петрович настоятельно советовал Меншикову добиваться продолжения переговоров и проявлять терпение. Вот что писал он князю 10 марта 1826 года по этому поводу:
«Быть может, уважив в вашей светлости особу, облечённую доверием императора, персидское правительство, а паче наследник Аббас-мирза, найдёт выгодным не казаться слишком упорными, дабы вы не представили их таковыми его императорскому величеству, и согласятся взамен участка, лежащего по озеру Точка, принять участок земли в Талышенском ханстве…»{640}
Этот вариант, однако, требовал немалых финансовых затрат на компенсацию потерь хана и членов его огромной семьи, которые имели собственность на уступаемой части Талышенского ханства.
Ермолова часто упрекали в том, что он желает войны, надеясь прославиться в сражениях, потому и не мог довести переговоры о разграничении земель между двумя странами до логического конца. Чтобы оградить себя от таких обвинений, Алексей Петрович предложил министру иностранных дел учредить при посольстве должность независимого дипломатического агента и возложить на него обязанности информировать правительство о действиях персиян. По его мнению, это исключит возможность произвольной оценки поступков наместника. Откровенные беседы с прославленным генералом позволили князю Меншикову убедиться в том, что Кавказ никогда не был втянут ни в какие политические движения и что там никаких тайных обществ не существовало и не могло существовать, ибо офицеры корпуса постоянно были в походах и жили изолированно друг от друга в крепостях и многочисленных укреплениях вдоль Линии и встречались чрезвычайно редко.