Генерал Ермолов

Михайлов Олег Николаевич

— И что же его сиятельство? — в сильном волнении спросил Ермолов.

— Суворов подпрыгнул и перекрестил мне рот со словами: «Молчи, молчи!.. Не могу!.. Кровь сограждан!..» — Он принялся ходить взад-вперед по кабинету, рассуждая, словно бы разговаривал сам с собою: — Если бы Суворов пошел на Петербург, все войска по дороге к нему конечно же пристали б… Я бы отправился в Полтаву, где стоял дядя наш, Василий Львович Давыдов, со своим легкоконным полком. И если б он не примкнул к Суворову, я сам бы принял полк и повел его. А на пути, в Киеве и других городах, довольно нашел бы казенных денег, нужных этому предприятию. А что может сейчас наш

«канальский цех»?..

Каховский недоговорил. В кабинет ворвались возбужденные обильным истреблением пунша офицеры во главе с капитаном Василием Кряжевым, на котором синий форменный мундир сидел неловко, колом. Отпущенный на волю крепостной крестьянин графа Панина, он получил первый офицерский чин в 1791 году и среди членов «канальского цеха» выделялся особливой резкостью суждений, требуя уничтожения царской фамилии.

— Брут, ты спишь, а Рим в оковах! — воскликнул он, цитируя тираноборческую трагедию Вольтера. — Вспомни, брат Молчанов, Цесареву смерть!

— Если б этак и нашего!.. — ответил Каховский.

Майор Московского полка Потемкин придвинулся к нему со словами:

— Дай мне на сие десять тысяч рублей, и ты увидишь, что станется с Бутовым!

Каховский пал на колени.

— Если ты готов на это, я тебе отдам все свое имение! — в восторге крикнул он.

— Да будет так! — воскликнул краснощекий здоровяк майор Мордвинов.

Ермолов глядел на них и повторял про себя одну и ту же поразившую его фразу: «Не могу… Кровь сограждан…»

4

Мушкетерские, драгунские полки и 2-й артиллерийский батальон, расквартированные в Несвиже, занимались экзерцициями, готовясь к высочайшему приезду.

Инспектор государя Клингенер, долговязый голштинец со скопческим лицом, в сопровождении генералов и обер-офицеров продвигался вдоль развернутых, вытянутых в одну линию батальонов и наводил страх и ужас на армейских начальников. Заслуженные, поседевшие в боях екатерининские генералы представляли свои части и отдавали рапорты недавно еще никому не известному, не нюхавшему пороха гатчинскому полковнику. В особенности страдал командир драгунского полка, отряженного в резерв: в его роты не успели доставить новых высоких сапог для всех солдат, и он ожидал жестокого напрягая, а то и расправы. Только что Клингенер учредил разнос командиру артиллерийского батальона князю Цицианову за наличие у него на шляпе не по образцу тесьмы. Цицианов мрачно вышагивал рядом с Ермоловым, который, наблюдая за государевым «клопом», не мог удержать себя от насмешливой улыбки.

Клингенер, презрительно щуря водянистые, бесцветные глаза и покачивая форменной тростью с костяным набалдашником, внимательно оглядывал солдат — их выправку, амуницию.

Одной из первых реформ, последовавших по вступлении на престол императора Павла I, была перемена внешнего вида солдат. Прежнее удобное обмундирование, введенное во времена Екатерины II князем Потемкиным, состоявшее из короткого кафтана с широким поясом и широких панталон, заткнутых в сапоги, не правилось новому государю и его сподвижникам: по их ыыепию, солдат в таком костюме имел вид не воинский, а мужицкий. Новая, перенятая у пруссаков экипировка совершенно преобразила русского воина. На него напялили длинный и широкий мундир из толстого сукна, с лежачим воротником и фалдами, и очень узкие панталоны. На ноги натянули чулки с подтяжками, крючками и лакированные черные башмаки. Волосы были напудрены, на затылке висела уставной длины коса, туго перевитая

проволокой и черной лентой, над ушами болталась пара насаленных буклей. На голову нахлобучили низкую, приплюснутую треугольную шляпу.

Правофланговые взводов — унтер-офицеры — получили вместо ружья высокую алебарду. Это нововведение сделало совершенно бесполезными для боя до ста человек в каждом полку. Да и у прочих солдат ружья были приспособлены более для маршировки, чем для стрельбы. Под взглядом страшных, водянистых глаз Клингенера солдаты еще более сжимали колени, вбирали в себя живот, выпучивали грудь и подавали всю тяжесть корпуса на носки; при этом строго воспрещалось шевелить головой, а предписывалось всегда держать ее направо. Взятые от сохи и изнуренные усиленной муштрой, солдаты были совершенно сбиты с толку.

— Какого полка? — чуть тронув тростью грудь русого великана, осведомился Клингенер.

Мушкетер молчал и, в соответствии с уставом, ел глазами начальство.

— Подлый и неловкий мужик! — повысил голос Клингенер и грязно выругался по-немецки. — Какого ты полка, я тебя спрашиваю!..

Еще со времени Петра Великого все полки имели названия по имени русских городов и земель. С этими наименованиями войска свыклись в течение многих славных походов, они напоминали солдату блестящие подвиги, совершенные его предками в делах с врагом. Теперь в каждом полку кроме командира был назначен еще особый шеф в чине генерала, и полки высочайше было поведено именовать по фамилии их шефа. Но так как шефы часто менялись, то менялись и названия полков.

— Не знаю, ваше высокопревосходительство! — гаркнул наконец мушкетер. — Прежде был Петербургского, а потом какому-то немцу дан полк от государя!

На плацу все онемели. Клингенер, меняясь в лице, принялся что есть силы тыкать солдата тростью в живот и в грудь: уставом запрещалось трогать лицо, потому что от такого прикосновения на нем появлялись синяки, портившие вид строя. Во время пытки мушкетер стоял недвижимо и, как полагалось по уставу, смотрел весело.

— Командиру полка выговор, командира роты под арест, солдату — шпицрутены!.. — бросил особый инспектор и отправился далее.

Ермолов сделал невольно движение, словно собирался опустить сзади свой кулачище на сморщенный затылок Клингенера с торчащей косицей, но только засопел, сдерживая ярость. О, немцы на русской шее, когда придет конец вашему засилью!

Между тем Клингенер уже обошел строй и возвестил:

— Господина главнокомандующего прошу начать маневры.

Генералы и офицеры тотчас разошлись по своим полкам и батальонам.

На ровном, изумрудном от майской муравы поле длинные тонкие линии войск двигались стройно, равняясь, словно по нитке. Все движения солдат были плавны и медленны: в минуту каждый делал не более семидесяти пяти шагов. Развернутые батальоны расходились и сходились, изображая игрушечный бой.

Клингенер, растягивая длинное лицо в улыбке, говорил своему любимцу белокурому генерал-майору Эйлеру по-немецки:

— Смотри-ка! Эти русские свиньи экзерцируют почти так же хорошо, как настоящие прусские солдаты.

— Но свинья всегда останется свиньей, — в тон ему отвечал пруссак.

Еще более понравилась инспектору одновременная пальба из ружей и пушек — безвредная, но зато чрезвычайно эффектная, и он обещал командирам поощрения. На возвратном пути только один Ермолов оставался мрачным; прочие офицеры и генералы радовались тому, что все так благополучно обошлось.