Генерал Коммуны

Гранин Даниил Александрович

Пушки успевают сделать только по одному выстрелу и умолкают. Прислуга, напуганная невидимым огнем, разбегается. На мостовой остаются трое раненых. Офицер вынимает пистолет и толкает солдат вперед к покинутым пушкам.

— Бей его! — командует рыжий. Они снова стреляют. Офицер взмахивает руками и падает. Артур в восторге толкает парня ногами в бок. Версальцы все еще недоумевают, откуда стрельба.

Киоск полон дыма. Они плохо различают цель и вынуждены часто останавливаться, чтобы протереть слезящиеся глаза. Особенно достается Артуру — он сидит наверху.

Проходит

еще несколько минут, и первые пули с грохотом и скрежетом пробивают жестяные щиты: дым, выходящий из щелей, замечен версальцами.

— Есть пословица… — кричит Артур вниз.

— Какая? — спрашивает парень.

— Пока соображает мудрец, соображает и дурак.

На прилавке слева от Артура вдребезги разлетается какая-то бутыль, затем внизу слышится странная возня и сдавленный вскрик.

— Что случилось? — наклоняется Артур. — Ты ранен?

— Хуже. Это, наверное, клей. Я ничего не вижу.

Они выбираются наружу и ползут к своим. Несмотря на опасность, Артур не может удержаться от улыбки: вся голова, лицо, плечи рыжего залиты густой желтой массой клея. Этот нелепый случай веселит весь отряд.

Орудия снова стреляют. Простор бульвара делает их огонь убийственным. Несколько выстрелов — и жалкая баррикада разворочена. Отряд Грассе отступает, унося с собою раненых, цепляясь за каждую тумбу, дерево, подворотню. Так проходит еще полчаса. Всего один квартал отделяет теперь версальцев от площади Мадлен.

Грассе смотрит на часы.

— Нужно задержать их еще на двадцать минут. Домбровский постоянно твердил: «Ничего не сделано для победы, пока остается сделать хоть один выстрел». Сейчас главное.. — Грассе не успевает договорить и падает лицом вперед. Кровь льется из маленькой раны на затылке.

Артур осматривается. На втором этаже соседнего дома поспешно захлопнулось одно из окон. Артур стреляет туда, потом бежит к парадному. У подъезда безмятежно дремлют каменные львы. Рядом с Артуром оказывается рыжий парень, — они теперь неразлучны. Они стучат прикладом в дверь, никто не открывает. Рассвирепев, они выбивают прикладом зеркальные стекла и стреляют наугад в темноту вестибюля. Артур вдруг замечает сбоку, на ограде, флаг. Американское посольство! На мгновение он останавливается в нерешительности. Потом вспоминает разговор с Робертом Ридом, сбивает прикладом флаг и топчет его ногами.

Боковыми переулками они возвращаются на площадь Мадлен. Перелезая через двухметровый гребень каменной баррикады, они задерживаются, по-хозяйски пробуя каблуками крепость кирпичной кладки, осматривают амбразуры.

— Здесь тоже не зевали.

— Кретины, думали застать Домбровского врасплох.

Отправив на Монмартр Вермореля, Домбровский продолжал тревожиться о судьбе Монмартрских холмов. Он поручил оборону церкви св. Мадлен и прилегающих кварталов начальнику штаба Фавье и собрался сам проехать на Монмартр. Брюнеро-отец раздобыл где-то верховых лошадей, и они двинулись — впереди Рульяк и Артур Демэ, за ними Брюнеро с сыном, сзади Домбровский и последний оставшийся при нем адъютант Рожаловский.

Еще за квартал до площади Бланш они услыхали гул высоких женских голосов. Повернув

за угол, они остановились, недоуменно оглядывая толпу женщин, заполнивших маленькую площадь. Все они были вооружены, строились, пересчитывались.

Брюнеро подъехал к ним, но сейчас же вернулся в сопровождении Луизы Мишель. Она обрадовалась, увидев Домбровского, и коротко доложила, что здесь находится женский батальон, сто двадцать человек. Они намерены защищать баррикады площади Бланш, если от Домбровского не поступит других приказаний.

— Обязанности командира исполняет гражданка Мишель, помощник — Дмитриева.

Она докладывала нарочито суровым голосом, как бы предупреждая всякие шутки.

Луиза Мишель.

Пока они разговаривали, женщины выстроились в две шеренги. Высокая светловолосая девушка с пышной прической четко отдавала команду.

Домбровский живо насторожился, услыхав ее голос. Она выговаривала слова с раздражающе знакомым акцентом. Он вспомнил ее фамилию — Дмитриева, русская.

Ярослав соскочил с лошади и, сопровождаемый своими спутниками, пошел вдоль фронта. Слегка смущенный и растроганный, он проходил мимо стройных худеньких девушек, пожилых женщин с морщинистыми обветренными лицами.

Ему бросались в глаза прически, пестрые платки, черные чепчики, красные, обваренные руки прачек, передники. У многих были подоткнуты юбки и виднелись икры, обтянутые грубыми шерстяными носками. Но это был военный строй, строй солдат.

Брюнеро был умилен, а Рульяк и Артур Демэ перемигивались. Заметив у одной женщины базарную корзинку, Рульяк прыснул. Домбровский обернулся и так посмотрел на него, что Луи поспешил спрятаться за спинами Артура и Дмитриевой.

Луиза Мишель попросила Домбровского сказать несколько слов отряду. Ярослав и сам уже догадывался, что без речи тут не обойтись. Улучив минуту, он шепнул Луизе:

— Ты заставь Брюнеро, он такие речи разводит своим заказчицам… — Ярослав зажмурился.

Мишель обратилась к Брюнеро.

— Я знаю, чьи это проделки, — пробормотал старик Брюнеро, исподлобья люто поглядывая на торжествующего Домбровского.

— Давай, давай, ты у нас специалист! — довольно приговаривал Ярослав, вместе с Артуром незаметно подталкивая его вперед. Брюнеро вышел перед строем, толкнул по дороге Артура так, что журналист только охнул.

Вынув изо рта трубку, Брюнеро пожевал губами, погладил бороду.

— Какая речь? Время для речей кончилось. Мы и так много говорили и мало стреляли…

Ярослав, отойдя в сторону, тихо разговаривал с Дмитриевой. Он пристально смотрел на нее и почему-то медлил спросить — русская ли она.

— А вообще трудненько придется, — вздохнула девушка.

— Волков бояться — в лес не ходить, — сказал Ярослав по-русски.

Дмитриева счастливо заулыбалась, схватила его за руки.

— Ох, я глупая, совсем забыла, что вы говорите по-русски. Сама же читала в газете! Вы ведь жили у нас в России?