Генерал короля
Шрифт:
— Кажется, проще не придумаешь.
— Так значит, ты согласен? И готов распрощаться со своими героическими замыслами сдаться на милость победителя?
Взглянув на него, я поняла, что он давным-давно о них позабыл. Его мысли блуждали где-то далеко, намечая новые планы, в которых для меня уже не было места.
— Из Голландии сразу во Францию, — бормотал он. — Там встретиться с принцем. Разработаем новый план, более четкий, чем предыдущий. Высадимся в Ирландии, а оттуда — в Шотландию… — Его взгляд снова вернулся к записке, зажатой в руке. — «Мать нарекла меня Элизабет, — прочел он, — но я
Он тихонько свистнул и перебросил записку Дику. Мальчик медленно прочел ее и молча вернул отцу.
— Как ты полагаешь, — спросил Ричард, — мне понравится твоя сестра?
— Думаю, очень.
— Требуется изрядная доля мужества, — продолжал отец, — чтобы все бросить, сесть на корабль и отправиться одной в Голландию — без денег, без друзей.
— Да, — согласился Дик, — требуется мужество — и еще кое-что.
— Что же?
— Доверие к человеку, которого она так гордо величает отцом. Уверенность в том, что он не покинет ее, если вдруг сочтет, что она недостойна его.
Они глядели друг на друга — Ричард и его сын — пристально, внимательно, словно между ними в этот момент возникло какое-то мрачное, тайное согласие. Затем Ричард сунул записку в карман и повернулся к входу в контрфорс.
— Неужели нам придется уходить тем же путем, каким мы пришли сюда? — произнес он неуверенно.
— За домом следят. Это ваш единственный шанс.
— А когда завтра в поместье заявятся ищейки, чтобы отыскать наши следы, что ты собираешься делать?
— То, что предложил Джонатан. Летом сухое дерево горит быстро. Боюсь, Рэшли больше не смогут пользоваться своим летним домиком.
— А этот вход?
— Камень так подогнан, что с этой стороны ничего не заметно. Лишь гладкая стена. Видишь там веревку и железные петли?
Мы заглянули — все трое — в черную глубину отверстия. И вдруг Дик протянул руку, схватил веревку и потянул на себя. Ему пришлось дернуть еще три раза, прежде чем петли лопнули, навсегда разрушив механизм потайной двери.
— Вот, — произнес он со странной улыбкой, — никто больше не откроет дверь, если захлопнуть ее.
— Однажды, — сказал Ричард, — какой-нибудь Рэшли разрушит этот контрфорс. И что же мы оставим ему в наследство? — Его взгляд остановился на небольшой куче костей в углу. — Скелет крысы, — усмехнулся он и, поддев ногой, сбросил кости вниз по ступеням.
— Иди первым, Дик. Я за тобой.
Дик протянул мне руку, я задержала ее в своих ладонях.
— Смелее, — сказала я. — В Голландию плыть недолго, а там ты найдешь себе друзей.
Он не отвечал, лишь глядел на меня своими огромными темными глазами. Затем повернулся и исчез в темноте.
Я осталась одна с Ричардом. Сколько же у нас с ним уже было расставаний, и всякий раз я уверяла себя, что это последнее, — и всякий раз мы вновь находили друг друга.
— Надолго?
— На два года. Или навсегда.
Он сжал мое лицо в ладонях и поцеловал.
— Когда я вернусь, мы отстроим дом в Стоу. Тебе придется поступиться гордостью и стать наконец моей женой.
Я улыбнулась и покачала головой.
— Будь счастлив с дочкой. Он все еще медлил.
— Знаешь, я решил, что в Голландии не поленюсь и напишу всю правду о гражданской войне.
— Более вероятно, что он разжалует тебя в рядовые.
Он пролез через отверстие и, опершись коленом о ступеньку, где ждал его Дик, повернулся ко мне.
— Я все сделаю за вас, — сказал он. — Смотри из окна своей комнаты. Увидишь, как летний домик Рэшли скажет последнее прости Корнуоллу. И Гренвилям.
— Не забудь о часовом. Он стоит рядом с мощеной дорожкой, у подножья насыпи.
— Ты еще любишь меня, Онор?
— Видно, это наказание за мои грехи, Ричард.
— Их много у тебя?
— Ты все их знаешь.
И пока он медлил, положив руку на каменную дверь, я решилась обратиться к нему с последней просьбой:
— Ты знаешь, почему Дик выдал вас?
— Догадываюсь.
— Не из злобы, не из мести. Он просто увидел кровь на щеке Гартред…
Он задумчиво поглядел на меня. Я прошептала:
— Прости его, прости хотя бы ради меня.
— Я простил его, — медленно ответил он, — но Гренвили — странный народ. Боюсь, он сам себя не сможет простить.
Я не отрывала от них глаз, пока оба они — отец и сын — стояли на узкой лестнице, уходящей вниз, в мрачную темноту подземелья. И тут Ричард протянул руку, толкнул каменную дверь, и она захлопнулась — навсегда… Я молча смотрела на гладкую ровную стену. Потом позвала Матти.
— Все, — сказала я. — Дело сделано. Она подошла ко мне и взяла меня на руки.
— Больше никто никогда не спрячется в этом подземном тайнике. — Я прикоснулась ладонью к своей щеке. Она была влажной. Я даже не заметила, что плачу. — Отнеси меня в мою комнату. — попросила я Матти, и мы отправились в обратный путь.
Я села у дальнего окна и принялась глядеть вдаль, туда, где кончался сад. Луна поднялась уже высоко, но сегодня она была не белой как прошлой ночью, а с ярко-желтым кольцом вокруг диски. Собравшиеся с вечера облака кудрявыми тенями ползли по небу. Часовой покинул свой пост у ступеней, ведущих к дорожке, и маячил теперь около двери одного из амбаров, разглядывая окна дома. В темноте он не мог видеть, как я сижу там, положив подбородок на руку.
Казалось, прошли часы, а я все не сводила глаз с дальнего восточного конца парка. И вот наконец над деревьями поднялась тонкая струйка дыма. Ветер дул с запада, унося дым прочь от поместья, и часовой, подпиравший дверь амбара, не мог его видеть.
Теперь, подумала я, будет полыхать до утра, а когда рассветет, они заявят, что ночью браконьеры разложили костер, и огонь перекинулся на летний домик. Потом кто-нибудь из поместья отправится к Джонатану приносить свои извинения. А пока, думала я, двое мужчин под покровом ночи держат путь к побережью и, достигнув моря, спрячутся где-нибудь под скалой. Они в безопасности, они вдвоем. Я могу идти спать и забыть о них. Но я не могла. Я все сидела перед окном спальни, смотрела вдаль, но не видела ни луны, ни деревьев, ни столба дыма, рвущегося в небо. В памяти стояли глаза Дика, его последний взгляд, каким он смотрел на меня, когда Ричард закрывал каменную дверь в стене.