Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство
Шрифт:
Кивнув несколько раз, Иван Варфоломеевич подумал: «Кто же ещё поймёт тебя, мой мальчик? Кроме меня, отца? Я даже предчувствую, готов к тому, что не всё у нас с тобой сразу пойдет гладко. Ведь мы из разных миров, из разных государств. Для тебя, милый, многое будет сначала не только непонятным, но и неприемлемым. Но рядом буду я, и всё образуется, всё будет хорошо… замечательно всё будет!»
Иван Варфоломеевич настолько сам успокоил себя, что мысли его неожиданно обратились к эликсиру грандиозус наоборотус, который поможет создать в самом недалеком будущем
Хотя Иван Варфоломеевич не просил встречать его, в аэропорту собралась большая группа сотрудников лаборатории.
Серёжа с удивлением взглянул на отца, тот в недоумении пожал плечами, но всё тут же объяснилось: за время отсутствия руководителя проведен удачнейший опыт, и у сотрудников не было терпения откладывать столь радостную новость хотя бы до завтра.
— Дорогие коллеги! — ответил растроганный Иван Варфоломеевич. — Благодарю вас за новость, но и я кое-что привез. Завтра у нас праздник! А теперь позвольте поделиться с вами моей отцовской радостью. Знакомьтесь — мой сын Серёжа. И пока — никаких вопросов. Вы только подумайте: рядом со мной, вот он, мой сын! Сергей Иванович Мотылёчек! Прошу любить и жаловать!
И когда, казалось, поздравлениям так и не будет конца, Сергей Иванович жестом попросил всех молчать и, видимо, с трудом сдерживая волнение, проговорил:
— Мы с папой сердечно благодарим вас за встречу и поздравления. А мне позвольте…
«Он медленно опустился на колени и долгим поцелуем приник к траве на родной земле», — как потом рассказывал Иван Варфоломеевич, а сейчас он с восторгом и умилением думал: «Не сдержался, мальчик, не выдержал, милый! Забыл свою профессиональную привычку — не выдавать чувств. Да разве можно сдержать любовь к родине?!»
Дома, едва осмотрев квартиру, Серёжа заметил:
— Для большого ученого ты живешь слишком уж скромно. У нас… прости, папа, там ты бы имел по крайней мере особняк.
— Там… — с горечью повторил Иван Варфоломеевич. — А здесь зачем мне особняк? В нём лучше разместить детский садик. У нас их до сих пор недостаточно. Ты, Серёженька, сначала приглядись ко всему, старайся постепенно всё понять, ко мне почаще обращайся.
— Во всяком случае, я буду с тобой предельно откровенен, — сказал Серёжа. — Итак, первый вечер мы проводим вдвоём.
Но всё получилось не так, как было задумано. Не успел Серёжа принять ванну, как к ним повалили с поздравлениями чуть ли не из каждой квартиры. Они остались вдвоём только поздним-поздним вечером.
— Милые, добрые, деликатные люди, — с уважением отметил Серёжа. — Никто не приставал с расспросами, а я так боялся этого.
— Тебе бояться ничего не надо, — посоветовал Иван Варфоломеевич. — Главное, не надо торопиться с выводами. Вот я закончу опыты, ты закончишь свои дела, и мы ненадолго махнем куда-нибудь.
— Давай, папа, сначала закончим дела, а потом будем думать об отдыхе. Значит, могу я завести собачушку?.
— Да хоть
— Ну, а дома у нас, папа, надеюсь, появятся зверюшки-игрушки раньше, чем у других? — Серёжа рассмеялся. — Или это будет секретное производство?
Иван Варфоломеевич пожал плечами:
— Это не мое дело. Да и засекречивать тут нечего. Я уже говорил тебе, Серёженька, что я счастлив, имея возможность посвятить свою жизнь любимому делу. Пойми, что вот-вот осуществится моя да-а-а-авнишняя мечта, и я доставлю детям необыкновенную радость.
— Желаю тебе успеха, папа. Я принесу чай.
Увлажненными глазами смотрел Иван Варфоломеевич вслед Серёже, а когда тот вернулся, сказал:
— Я счастлив, что ты будешь свидетелем завершения моих трудов… Вкусная заварка… А когда мы будем думать о твоей работе?
— Ты же сам советовал мне не торопиться. Подумаю.
Сладко, широко и громко зевнув, Иван Варфоломеевич удивленно и виновато произнес:
— Прости. Вдруг страшно захотелось спать. Ни с того ни с сего. Я никогда так рано…
— Дорога, папа. И переживаний было достаточно. Я и то…
— Придётся лечь, — полувопросительно сказал Иван Варфоломеевич и зевнул ещё слаще, ещё шире и ещё громче. — Видимо, это радость обессилила меня. Прости, Серёженька, я лягу. А собирался…
— Я тоже, папа, посижу ещё совсем немного.
Но, уложив отца в постель, Серёжа действительно долго не сидел, а прошёл в кабинет и принялся внимательно его осматривать.
И я пока не знаю, уважаемые читатели, что же происходило: то ли сын интересовался, в какой обстановке жил без него отец, то ли агент иностранной разведки приступил к выполнению задания?
А нам с вами перед завершением этой главы предстоит вернуться на несколько часов назад и посмотреть, что же происходит в квартире собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт, где крепко-накрепко заснула Анастасия Георгиевна.
Хозяин, маленький, юркий, раздражительный, сквернохарактерный, сам чем-то, извините, напоминал своих пациенток. Он беспрестанно вертелся на стуле, торопливо семенил по комнате и многословно, бестолково рассказывал Григорию Григорьевичу, нежно прижавшему к груди испуганную Джульетточку, о том, что произошло с Анастасией Георгиевной, а почему с ней это произошло, он и понятия не имел. В ответ же он услышал суровый голос:
— Подсудное дело, гражданин. Если вы сейчас же не разбудите пострадавшую, я вызываю «скорую помощь» и в любом случае сообщаю о вашей халтурной деятельности в милицию. Вы отличаетесь либо нижайшей квалификацией, либо профессиональной непригодностью вообще!
— Не пугайте меня! — взмолился собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт. — У меня и так повышенная нервозность! Не вам судить о моей квалификации, а репутация моя безупречна! Мне принадлежит важнейшее научное открытие! Я первым доказал, что комнатные животные дуреют, в основном, от телевизора! Многочасовых торчаний у голубого экрана их маленькие нервные системочки не выносят! Давайте собачушку, идём смотреть старушку! Я заговорил стихами — не к добру! И рифма-то какая, так и просится на ум: не к добру — помру! Ох, как я взвинчен, как я взвинчен!