Генерал-марш
Шрифт:
Бывший старший оперуполномоченный задумался только на малый миг:
– Когда легаша возле Гостиного двора положил. Выстрелил и только потом понял: и человека безвинного прикончил, и операцию, считай, сорвал.
– А мне сейчас страшно. Думал, обойдется, но потом понял – накроет. Слишком резкий поворот…
Не договорил, поглядел пустыми глазами. Леонид успел удивиться – и вдруг понял, что падает.
Гремящая крыша осталась за спиной. То, чего боялся, что приходило во снах, надвигалось, не давая вздохнуть, все-таки случилось. И уже не так важно, кем был он, Леонид Пантёлкин, гонимым или гонителем. Он упал – и заждавшаяся
Тогу богу – ни дна ни покрышки…
Тьмы не было, в бездне царил холодный неясный полумрак, словно в речке под толстым весенним льдом. Свет пробивался скупо, тугими каплями, но за преградой было не исчезнувшее навсегда солнце, а нечто совсем иное. Лучи уходили вверх, в неясный белесый туман, поглощавший и пожиравший их. Вода и холод убивали огонь. Воздух пропал, легкие свело болью, и только сердце продолжало биться спокойно и ровно. Леонид не боялся, не пытался вырваться – ждал, считая секунды, как когда-то учил его Жора Лафар. «Двадцать семь… двадцать семь… двадцать семь…» Фартовому всегда везло, может, даже здесь, за пределами мира, выпадет удача. У Жоры тоже была своя бездна, свой бетонный блок, прикрученный проволокой к ногам, но не погиб же, не дал себя погубить! «Двадцать семь… двадцать семь…»
Дождался! Ледяная твердь, еле заметно дрогнув, покрылась сеткой неровных трещин. Она теряла форму и объем, обращаясь в клубящийся серыми осколками хаос. Леонида сдернуло с места, закрутило талой снежинкой, потянуло верх. Безвидная стылая мгла поглотила мир, скрадывая пространство. На малый миг клубящийся хаос истончал, делая видимым гигантский черный контур окруженного морями континента…
Тьма.
Но вот мир возник снова – сперва неясными звуками, чуть позже – незнакомой картиной. Небольшая комната с узким кожаным диваном, часы-ходики, мебель в белых чехлах. Из полумрака проступило знакомое по десяткам фотографий и портретов лицо. Огромный выпуклый лоб, глубоко сидящие глаза, небольшая бородка, худые, впалые щеки. Лик Вождя был насмешлив и суров. Бледные губы дрогнули, тяжелым огнем вспыхнул взгляд.
Тишина… Слова, готовые сорваться с губ, так и не были произнесены. Глаза потухли, судорога искривила рот, лицо застыло недвижной гипсовой маской. Живыми оставались только губы, они дергались и дрожали, но оставались безмолвными. На мгновение ожили глаза, плеснув безумием и болью. Погасли…
Мир вновь стал самим собой. Бездна сомкнулась, выталкивая из своих недр чужака. Боль ударила в затылок, пробежала по вискам, тяжелым камнем легла на сердце…
Бывший чекист Леонид Семенович Пантёлкин с трудом разлепил веки и понял, что жив. Возле лица возникла знакомая фляжка.
– Сильно тряхнуло? – Голос Бокия звучал спокойно и чуть насмешливо.
– Д-да, сильно, – товарищ Москвин, вновь становясь самим собой, сделал глоток, резко выдохнул. – Вроде как контузило!
Провел ладонью по лицу, стирая холодный пот, поглядел по сторонам. Авто ехало по заснеженной дороге, за окном темнела еле различимая стена леса, мелькнул и пропал покосившийся телеграфный столб.
Председатель ОГПУ коротко хохотнул.
– Привыкай, если уж с нами связался. Ненадолго твоего материализма хватит, вот увидишь. Тебе, Леонид Семенович, еще повезло, остался в вагоне. Не понял? Представь, что поезд на полной скорости перескакивает на другой путь…
– Стрелку перевели? – не удивился товарищ Москвин.
– Вроде того. Тех, кто внутри вагона, только слегка качнуло, а вот которые у окошка, да еще наружу выглянули… Ты бы своего Артоболевского поспрошал, если встретить
Леонид уже пришел в себя. Спросит, не забудет, когда срок подойдет. Не это пока главное. Не выпал из вагона – и хорошо. А вот куда поезд движется?
– Объект «Горки», – словно услыхал его мысли Глеб Иванович. – Сейчас нам будет не до разговоров, но на дальнейшее имей в виду. Твой Ким круто забирает, но без моего ведомства ни у него, ни у тебя никакого будущего не предвидится – ни светлого, ни темного, ни в крапинку. Так что лучше всем нам в дружбе жить. Иначе будет доброму молодцу ой как тошнехонько. Понял?
Бывший старший оперуполномоченный криво усмехнулся.
– «Мне зелено вино, братцы, на ум нейдет. Мне Россия – сильно царство, братцы, с ума нейдет».
– Мне тоже, – неожиданно серьезно заметил Бокий. – На том, глядишь, и поладим…
Первой к Леониду подбежала Мурка. Ухватила за руку, потянула:
– Пошли, пошли, Леонид Семенович! Тебя товарищ Ким заждался. Тут такое, такое!..
Товарищ Москвин оглянулся. Такое – где? Слева – заснеженная дорога, несколько авто, аэросани, десятка три народу. Дальше оцепление, бойцы в теплых зимних буденовках и светлых шинелях, еще дальше – высокий забор, за которым прятались во тьме неясные силуэты многоэтажных зданий. Оттуда слушались выстрелы, не слишком громкие, больше похожие на хлопки. Бывший чекист понял, что бой идет внутри дома.
– Скорее!..
Пока шли, проваливаясь чуть не по колено в пушистый нетронутый снег, Климова рассказывала о каком-то черном ходе, о пулеметчике возле окна, о том, как ее чуть не пристрелили, «которые с красными лицами». Леонид почти не слушал, сообразив лишь, что Мурка в очередной раз умудрилась отличиться. То-то сияет, словно медный самовар!
– Я тетку из дома вывела, – похвасталась Маруся. – Эти атаковать не решались, все-таки Вождь, но Мария Ильинична им объяснила…
Что именно, Леонид так и не узнал. Ким Петрович, стоявший возле одного из авто рядом с Дмитрием Ульяновым, заметил, махнул рукой.
– Сюда, товарищ Москвин!
Доклад о прибытии слушать не стал.
– Потом… Леонид, дела скверные, дальше некуда. Внутренняя охрана открыла огонь, сейчас бойцы Фраучи их выковыривают по одному, очень надеюсь, что Вождь не пострадает.
– Брату очень плохо, – негромко проговорил Дмитрий Ильич. – Эти сволочи несколько месяцев скрывали его от всех, отдали на милость каким-то шарлатанам…
– Товарищ Ульянов будет наблюдать за лечением, – перебил Ким Петрович. – Вы, Леонид, назначаетесь временным комендантом объекта – на несколько дней, пока все не утрясется. Бокий в курсе, он вам поможет. Сейчас сюда приедут товарищи из Политбюро, будем решать. Есть мнение, что следует создать чрезвычайную «тройку» до ближайшего съезда и немедленно реорганизовать власть.
Рядом шумно дышала Мурка. Товарищ Ким заметил, улыбнулся:
– Наша сегодняшняя героиня! Сумела провести бойцов в дом, без нее мы бы до сих пор на пулеметы лезли. Хорошие кадры подбираете, Леонид Семенович!
– Хорошие, – не стал спорить бывший бандит Фартовый. – Главное – гибкие.
Когда начальник, заговорив о чем-то с доктором Ульяновым, отвернулся, Леонид почувствовал, как его уха коснулись горячие мягкие губы, защекотали вязким шепотом:
– Не ценишь ты меня, Лёнечка, от себя гонишь. Смотри, как бы другие не оценили! Я ведь и вправду гибкая, где надо прогнусь, под кого надо – лягу, а кого и ножичком пощекочу. Не пожалел бы потом, красивый!