Генерал Самсонов

Рыбас Святослав Юрьевич

Шел на Виленберг тринадцатый корпус генерал-лейтенанта Клюева, тоже самсоновского однокашника по академии и тоже знавшего Восточную Пруссию, ибо до того служил в Варшавском округе начальником штаба.

Шел на Ортельсбург шестой корпус генерала от кавалерии Шейдемана.

Командиры корпусов, начальники дивизий и бригад - все это были члены одной военной семьи, давно знавшие друг друга по учению, по службе, а главное - чувству если не родства, то соседства, как будто соседи-помещики, которые связаны старинными

знакомствами отцов и дедов.

Вот какой приказ по первому корпусу издал Артамонов: "Возгревайте в самих себе и в ваших подчиненных твердую веру в Бога, ибо современный бой ужасен: армия, лишенная религиозного настроения, такого боя не выдержит. Требую строгого и точного соблюдения при всех обстоятельствах вечерней и утренней молитвы и обязательно молитвы перед боем, как то исстари устанавливалось обычаем в нашей христолюбивой армии.

Станьте сердцем вплотную к солдату. Никакой начальник не должен сам отдыхать и принимать пищу, пока не убедился, как будут укрыты и как накормлены подчиненные ему люди и лошади..."

Отцы вели за собой чад своих, нижних чинов. С Богом, с упованием на бессмертие в небесах, на сознание неизменности жизни, на защиту командира в походе. И чада этой нижней семьи тоже представлялись тысячеголовым единым терпеливым великаном, способным вынести любую тяжесть.

* * *

Уже третий переход завершал лейб-гвардии Литовский полка. По узкой песчаной дороге шагали рота за ротой с белесыми от пыли лицами, конные упряжки везли кухни, ротные и батальонные хозяйства. Отдельно шла пулеметная команда под началом пожилого штабс-капитана тридцативосьмилетнего Ивана Шпигелева.

Трое нижних чинов, отставшие от сопровождаемых ими кухонь, равнодушно смотрели, стоя на обочине, на штабс-капитана. Тот их не заметил, и они сели в жидкой тени молодой сосны, развязали мешки и принялись закусывать мясными консервами и сухарями.

Двое из них были русскими - Мартын Кононов и Роман Задонов, третий поляк, Антон Рудик.

Разбитной Рудик уговорил съесть ранцевый запас, который они не имели права трогать.

–  Ниц нэ бэньдже, - усмехаясь сказал он, - Юж можно.

В полку было много поляков, Кононов и Задонов понимали польский. Выйдя из казарм, из-под присмотра, солдаты вдохнули лесного воздуха и захмелели от близкой свободы.

Война была, но еще не наступила. "Юж можно" - уже можно было. А что можно? Бог ведает.

–  Слыхали, Шпигелева судить хотели офицерским судом?
– спросил лобастый Кононов, обводя круглыми глазами товарищей.

–  То не Шпигелева, але подпоручика Шпигеля, - поправил Рудик.

–  Велят не пить сырой воды, - осуждающе вымолвил Задонов, допив воду из баклажки.
– Где ж брать перевареную?

–  Пущай Шпигеля, - согласился Кононов.
– Деньги стащил, а оно и обнаружилось.

–  Ни, ниц не тащив Шпигель, так не было, -

сказал Рудик.
– То у офицеров - гонор. Я пытав нашего капеллана...

–  Вот кабы винца, - возмечтал Задонов.
– Винца и задрыхнуть. Придем к немцу, непременно винца найду.

С дороги послышался шум автомобиля, все трое насторожились.

–  Тржеба сховатысь, - оказал Рудик и встал.
– То пан командир.

–  Не, командир вперед уехал, - уверенно вымолвил Задонов.
– Садись!

Шум приближался. Идущие по дороге солдаты прижимались к обочинам и оглядывались.

Темно-синий, сияющий блестящими накладками автомобиль остановился напротив молодой сосны. Открылась дверца, выпрыгнул офицер, стукнув шашкой но ступеньке, и крикнул: - Эй, вы!

Кононов и Задонов втянули головы в плечи и стали прятать за спину жестянки.

–  Эй, вы, под сосной!
– офицер быстро подошел к ним.
– Кто такие?

Нижние чины поняли, что попались, но браво вытянулись, показывая строевую выучку.

–  Рядовые третьей роты, сопровождаем кухни, - отрапортовал Кононов.

–  Это что?
– спросил у него офицер.

–  Это?
– переспросил Кононов, глядя на жирную жестянку.

–  Ранцевый запас сожрали?
– сказал офицер.
– Следуйте за мной, оглоеды несчастные.

Из автомобиля сквозь распахнутую дверцу лысый строгий барин с генеральской фуражкой на коленях, начальник дивизии Сирелиус, спокойно-казнящим голосом спросил у офицера, что за люди?

–  Грустная картина, - выслушав ответ, сказал он.
– Громадное количество отсталых. Полное безобразие... Людей этих строго наказать, не останавливаться перед крайними мерами.

Через минуту автомобиля уже не было, только белая пыль облаком ползла над дорогой.

–  Попили винца, - буркнул Задонов.
– Что ж ты, окаянный, нас на консерву подбивал?

–  То генерал, - сказал Рудик.
– То як ойчец.

Когда они дошли до ротного бивака, командир роты, штабс-капитан Бородаевский был сильно разгневан. Унтер-офицер Комаровский подвел к нему всех трех и встал у дверей.

–  Почему отстали? Почему сожрали запас?
– спросил Бородаевский, сидя на лавке у окна.

Под потолком хаты жужжали мухи. От глиняного пола веяло прохладой, пахло крестьянским жильем. Нижние чины молчали, покорно ожидая суда.
– Два часа с полной выкладкой, - сказал Бородаевский. Это означало - в шинели, с винтовкой, с шанцевым инструментом, патронами и полным мешком стоять навытяжку, не шелохнувшись.

–  Ваше благородие, а нельзя ли нас поучить?
– жалобно попросил Задонов.
– Так оно было бы доходчивей.

–  По морде, что ли?
– спросил Бородаевский.
– Хочешь, чтобы я, твой командир, с которым ты через день-другой примешь бой, бил тебя?