«Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи
Шрифт:
– Полноте, Викентий Павлович, успокойтесь! – Арсенин примиряюще положил руку на плечо старпома.– Не стоит так волноваться из-за пустяков. Давайте лучше к делам вернемся. Вы говорите, Троцкий себя с хорошей стороны показать успел?
Политковский, подтверждая слова капитана, молча кивнул и перевел дух.
– Однако не ожидал! – удивленно и в то же время с некоторым сомнением качнул головой Арсенин.– Ну, коли так, пусть по-вашему будет и он на берегу отдохнет. Кстати, если не секрет, а где его друг Туташхиа? Что-то я его имени в списке не вижу…
– Никаких секретов, Всеслав Романович,– пожал плечами старпом.– Он в дежурной вахте остался,
– Всеслав Романович, а вам в Нью-Йорке бывать не случалось? – как бы невпопад спросил Кочетков.– Знаете ли вы, что статуя Свободы, которая на островке Бедлоу при входе в гавань красуется, первоначально для Порт-Саида предназначалась? И лишь скудность государственной казны отвратила хедива египетского от этого намеренья? О! Поглядите-ка,– Кочетков указал на приближающийся к «Одиссею» ялик.– Андрей Петрович к нам в гости! Скучает по соплеменникам, обычное дело. Я вас познакомлю, милейший юноша.
Секретарь русского консульства в Порт-Саиде и уполномоченный Императорского Православного Палестинского Общества Андрей Петрович Пчелинцев действительно оказался очень молод и очень вежлив.
– Как обстановка в городе? – спросил его Арсенин сразу же после знакомства.– Это я к тому, можно ли моряков на берег отпустить?
– Все как обычно, Всеслав Романович! – ответил Пчелинцев серьезно.– В городе спокойно, местные жители чтят не флаги, а единственно лишь златого тельца, ну а с болезнями все спокойно – летом была вспышка чумы в Александрии, но у нас, слава богу, не единого заболевшего.
– Вот и славно,– улыбнулся капитан.– Пусть команда отдохнет, истосковались люди по берегу. А если русскому матросу официально не дать пар выпустить, он по простоте душевной такое отчебучить может, что только держись…
Вечер того же дня. Набережная гавани Порт-Саида
– И вот шо я ишо вам скажу напоследок, селедки тухлые,– прорычал боцман, глядя на две короткие шеренги матросов «Одиссея», сдержанно перешептывающихся и пересмеивающихся в ожидании волшебного слова «Свободны!»– Викентий Палыч вам свое напутственное слово перед сходом на берег сказал, а я добавлю и, если надобно будет – прям в рыло! До исподнего не пропиваться! А то знаю я вас, оглоедов, щас же по кабакам пойдете…
– А сам-то ты, Артемий Кузьмич, куды направишси? – прервал ворчание боцмана озорной выкрик из второй шеренги.– Ой, не в кабак ли?
– А ен в енту, как яе, в дисгармонь, да нет, в фи-лармонью, мать яе яти, пойдеть,– поддержал кто-то вопрошавшего.– Или в оту, шоб ей пусто было, в бябляотеку! Во!
Дружный хохот из трех десятков глоток, заглушивший продолжение речи двух весельчаков, смолк так же мгновенно, как и возник, когда боцман обвел строй мрачным взглядом.
– Филька! Энто ты никак сумничать решил? – Ховрин безошибочно ткнул прокуренным пальцем в сторону насмешника.– Так вот шо я тебе скажу, паря! Даже если, упаси Хосспыдя, сам архангел Гавриил спустится к тебе из своей душегубки и скажет: «Седни последний день и ты, матрос, пей-гуляй, как твоя душа пожелает!», а ты, шанглот на мудах, все свое добро в кабаке спустишь, я тя даже в чистилище найду и так твою рожу паскудную отрихтую, шо мы потом твою бошку сильно вумную заместо кнехта пользовать будем!
– Да ты не серчай, Артемий Кузьмич,– раздался
– Тож мне, обчественный старатель нашелся,– буркнул боцман чуть более благодушным тоном.– Так вот, обчество! Один раз скажу – больше повторять не буду! Форменки да сапоги не пропивать! В остальном – как знаете, не дети малые, чай… И вот ишо шо! В драки не встревать! – довольно ухмыльнулся боцман, глядя на оторопевших матросов.
– Эта че, мне в моську кулаком сувать будут, а я, как в Писании сказано, стой, молчи да другу щеку подставляй?! – озвучил Филька повисший в воздухе общий вопрос.
– Эта шоб если кто в морду тебе сунет, шоб потом ты на ногах остался, а не обидчик твой.– Ховрин звучно впечатал кулак в ладонь, внося успокаивающие коррективы.– Шоб потом и ен, и дружки яво внукам своим заповедали, шо неча трогать расейского матроса! А теперича, коли все поняли… Свободны!
Услышав долгожданную команду, строй моментально рассыпался на несколько стаек. То тут, то там звучали шлепки ладонями по плечам, раскатистый смех и зычные голоса, вносившие свои предложения о проведении свободного времени. Впрочем, весь нехитрый репертуар сводился к перечислению достоинств и недостатков портовых кабаков и борделей.
Не зная, как распорядиться выпавшей на сегодняшнюю ночь свободой, Троцкий молча стоял чуть в отдалении от общей толпы и наблюдал, как группы матросов, одна за другой, растворяются в вечернем портовом сумраке.
– Лева! И шо ты застыл, как дюк Ришелье перед своим же памятником? – звучно хлопнул его по плечу Корено.– Если у тебя есть мыслей за артистов и их представление, так я тебе без второго слова расстрою. Цирк Бенелли таки остался до Одессы и не имеет себе изжоги за гастроли! Таки здесь никто, кроме как мы, не мыслей за наш досуг. Так шо снимайся с якоря и следуй за мной в кильватере. Сеня отсемафорил, шо тут за углом есть одна приличная кантина, и мы тудой себе пригласили. Еще тудой себе пригласили Сеня, Василий и Петро.
Понятие «за углом» в данном случае оказалось почти буквальным – через десять минут ходьбы по переулкам, похожим один на другой, словно китайцы в глазах белого человека, компания подошла к одноэтажному каменному домику с фасадом, украшенным потрескавшейся деревянной вывеской, размалеванной в цвет итальянского флага.
Внутри кантину переполняли люди в коротких белых рубахах с отложными воротниками, повязанными широкими синими шейными галстуками, по-видимому, матросы с итальянского крейсера, пришедшего в порт накануне. С трудом найдя свободное место за узким квадратным столом, притулившимся к стене около входа, русские матросы прождали местный аналог полового почти четверть часа и уже собрались уйти, как к столику подбежал запыхавшийся мальчишка в залитом чем-то липким фартуке.
Спустя еще какое-то время, когда моряки, глядя на окружающее их чужое веселье, уже начали звереть от долго ожидания, тот же мальчишка с грохотом опустил на стол пару бутылок с граппой и стопку оловянных стаканчиков. Осознавая, что если заказать что-нибудь из еды, то будет отменный шанс в ожидании оной загнуться от голода, Корено сунул мальчишке несколько серебряных лир и отпустил его с богом.
Василек, парень с лицом украинского парубка и сложением циркового атлета, какому позавидовал бы и гоголевский Вакула, двумя пальцами раскрошил в мелкую крошку сургучные печати, закупоривавшие бутылки, и, угрюмо поглядывая на итальянских моряков, разлил водку по стаканам.