Генерал Власов. Анатомия предательства

Коняев Николай Михайлович

Но и проведение антибольшевистской конференции, и ликование «наркомзятя», и мудрования позднейших исследователей не способны наполнить реальным содержанием пропагандистские трюки.

Как говорил Штрик-Штрикфельдт, «мы делаем пропаганду на ту сторону так, как будто политика уже есть. По ту сторону мы сообщаем, что создан Русский комитет, или, еще лучше, Русское правительство, и от его имени призываем к борьбе против Сталина. Предположим, что это дает какой-то эффект. На основании этих результатов мы требуем уступок здесь».

Но это В.К. Штрик-Штрикфельд, а сам Власов

не испытывал никакого удовлетворения от этой работы. Ведь он пытался найти путь, который из изменников Родины вывел бы его на путь борцов с врагами России — большевиками-интернационалистами, а его увлекали на путь, где он не только оставался предателем, но еще и становился мошенником.

Глава третья

Власов сделал вид, что не понимает подлинного смысла преображения Смоленского комитета в отдельно взятого генерала Власова. В ходе следующего турне, совершенного по указанию фельдмаршала фон Кюхлера, он обнаружил полную невосприимчивость к доводам «ангелов» из ведомства Гелена вообще и своего «домашнего ангела», в частности.

29 апреля 1943 года в сопровождении адъютанта Ростислава Антонова и ротмистра Эдуарда фон Деллингсхаузена в вагоне третьего класса Власов прибыл в Ригу. Путь Андрея Андреевича лежал в армейскую группу «Север» к старому знакомцу — генералу Линдеману.

Поездка эта, по словам протоиерея Александра Киселева, сопровождалась такими массовыми выражениями народной любви и доверия к Власову, а он так поднимал в народе уверенность в собственных русских силах, что это произвело переполох в немецких кругах.

Власов всячески демонстрировал независимость от немцев.

Так, например, выступая в Риге, он отклонил предложение перевода его речи на немецкий язык, заявив, что говорит для русской аудитории. Сказано это было в присутствии Штаба немецкого командования, сидевшего в партере театра чуть не в полном составе.

Мы приводим эти подробности по изложению протоиерея Александра Киселева, потому что они являются пересказом слухов, циркулировавших в окружении генерала Власова и создававших генералу ореол мученика и героя.

Но, вообще-то, в Риге Власов выступил в редакции русской газеты «За Родину», посетил староверческую молельню, нанес визит митрополиту Сергию и затем отправился в Псков. Где тут поместился «сидевший в партере штаб немецкого командования», непонятно.

Но в театре Андрей Андреевич выступал.

Только не в Риге, а в Пскове, куда он прибыл 1 мая.

Здесь, как показывал Власов на следствии, он осмотрел батальон добровольческих войск и был на приеме у командующего германскими войсками, действовавшими под Ленинградом. Генерал-фельдмаршал Буш просил его рассказать на собрании германских офицеров о целях и задачах «Русского комитета».

«Выступая на собрании, — показал А.А. Власов на допросе, — я заявил, что «Русский комитет» ведет активную борьбу против советской власти, и что немцы без помощи русских уничтожить большевизм не смогут. Мое выступление явно не понравилось генерал-фельдмаршалу Бушу».

Уже после этого выступления, «поднимая в народе уверенность в

собственных русских силах», и двинулся Власов по маршруту: Луга — Волосово — Сиверская — Толмачево — Красногвардейск — Дедовичи.

Тем не менее «переполох в немецких кругах» гастроль генерала Власова действительно вызвала; хотя основанием для него послужили не столько успехи генерала на пропагандистском поприще, сколько невероятная самоуверенность. На свою беду, по дороге в Гатчину Власов успел «разработать план захвата силами добровольцев Ораниенбаумского плацдарма».

Воодушевленный этими стратегическими находками, Андрей Андреевич несколько утратил чувство реальности. В речи на обеде, данном в его честь, он вначале поблагодарил немцев за прием, а потом (выпив, Власов, похоже, не только Ораниенбаум занял силами добровольцев, но и Ленинград) выразил надежду, что скоро будет приветствовать немцев, как своих гостей в городе на Неве.

Тут Власов немного переборщил.

На обеде присутствовали немецкие офицеры и генералы, которые уже полтора года топтались под Ленинградом и не могли взять город. Могло ли им понравиться пьяное застольное бахвальство пленного русского генерала?

Но Власов не замечал хмурости на лицах своих хозяев.

— Кончится война, — увлеченно басил он, — мы освободимся от большевизма, и тогда в нашем Ленинграде, которому мы вернем его настоящее имя, мы будем принимать немцев, как дорогих гостей!

Считается, что именно выступление в Гатчине и переполнило чашу терпения нацистов. Фельдмаршал Кейтель отдал тогда приказ о запрещении политической деятельности генерала Власова.

«Ввиду неправомочных, наглых высказываний военнопленного русского генерала Власова во время его поездки в группу армий „Север“, осуществленную без того, чтобы фюреру и мне было известно об этом, приказываю немедленно перевести русского генерала Власова под особым конвоем обратно в лагерь военнопленных, где и содержать безвыходно.

Фюрер не желает слышать имени Власова ни при каких обстоятельствах, разве что в связи с операциями чисто пропагандистского характера, при проведении которых может потребоваться имя Власова, но не его личность. В случае нового личного появления Власова предпринять шаги по передаче его тайной полиции и обезвредить».

Глава четвертая

Сопротивление высокопоставленных нацистских вождей планам, обозначенным именем Власова, во многом обусловило появление мифа о третьем — «против Сталина и Гитлера» — пути, которым якобы шел генерал Власов.

Долгое время этот миф существовал в ностальгических воспоминаниях непосредственных сподвижников генерала.

«С появлением Власова в нашем заключении для нас, общающихся с ним, стало как-то сразу все на свои места. И не только у нас, в нашей маленькой лаборатории, ной — мы это чувствовали — во всем большом антикоммунистическом русском мире. Было ясно, что если будет когда-то так называемая русская акция, в форме ли создания национального русского правительства или какого-то другого начинания, во главе его стоять будет только он…»