Генерал Власов
Шрифт:
Конечно, КОНР эту угрозу всерьез не принял, проигнорировал возражения Генлейна и остался в Карлсбаде. Отношение гауляйтера мало чем отличалось от линии поведения большинства чиновников нацистского режима. Налицо был типичный признак антагонизма между СС и партией. Опасения Бормана, что Гиммлер и СС переиграют его в плане направления «восточной политики», привели в январе к разработке плана создания в партийной канцелярии должности эксперта по восточным вопросам, который бы вырабатывал руководящие принципы, обязательные для выполнения официальными лицами правительства и партии. На пост этот он прочил близкого соратника Эриха Коха, Даргеля, преданного сторонника политики порабощения славян и врага проекта Власова. Однако план приказал долго жить еще в зародыше из-за возражений Гиммлера,
208
Ibid. S. 303.
К середине февраля Герре и Буняченко удалось то, что казалось почти невозможным: 1-я дивизия была полностью укомплектована, вооружена и обучена — словом, готова к тому, чтобы вступить в бой. 16 февраля генерал Кёстринг — в парадной обстановке, что должно было подчеркивать особую торжественность момента, — официально передал ее под командование Власова. [209] Власов был явно растроган, когда Буняченко отрапортовал ему как командир застывшей в парадном строю дивизии. Одна только дивизия — как мало по сравнению с тем, что могло бы быть, однако его дивизия, настоящее боевое соединение под его командованием — соединение, которое больше не рискует испытать на себе произвол немцев.
209
Передача 1-й дивизии Власову состоялась 10 февраля 1945 г. — Прим. ред.
После парада русские командиры и их немецкие гости собрались в офицерском клубе. Власов произнес речь, в которой коснулся трудностей, осложнявших ему процесс формирования освободительной армии. Он также привел детали своего разговора с Гиммлером, которому сказал, что он (Власов) и его сторонники постараются забыть былое — оставить прошлое в прошлом, — однако впредь никакие оскорбления и притеснения уже не останутся без ответа. Власов закончил выступление так:
— Знамя свободы когда-нибудь взовьется и у нас на родине. Если не мы, то наши братья водрузят его там. Многие из нас не доживут до этого дня, но он придет.
В этих словах звучит неприкрытый пессимизм, владевший русскими в куда большей мере, чем немцами, которые не могли и помыслить о возможности того, что западные державы способны выдать Советам сотни тысяч врагов Сталина, как и того, что Румыния, Болгария, Венгрия, Чехословакия, Югославия и Польша будут принесены в жертву коммунизму. Но русские хорошо знали Сталина.
Затем Власов посетил все еще продолжавшую формирование 2-ю дивизию, в Хойберге, после чего вернулся в Карлсбад, где 27 февраля состоялась встреча КОНР, на которой Власов доложил об успешных действиях легкого противотанкового отряда и о переводе его в состав 1-й дивизии.
На данном этапе, однако, слово взял Форостивский, бывший во время оккупации бургомистром Киева. Он обратился к Крёгеру и другим немцам в довольно жестком тоне:
«— Мне терять нечего, я кандидат в покойники. Моя фамилия в списках тех, кого заочно приговорили к смерти Советы за сотрудничество с немцами. Потому я говорю открыто. Я сам лично отправил на работу в Германию 45 тысяч лучших молодых людей, 60 процентов из которых поехали по собственной воле, я сделал это потому, что считал — своим трудом здесь они послужат делу борьбы с большевизмом. И что же вы с ними сделали? Вы превратили их в рабов и даже теперь не хотите обращаться с ними, как положено с людьми. Мы приняли вас как освободителей, а вы обманули нас. Три года мы ждали, когда восторжествует голос разума. Теперь уже слишком поздно для вас и, пожалуй, для нас тоже». [210]
210
Китаев
Крёгер промолчал. Его обвиняли в том, чему сам он всегда противился. Поздно — катастрофу, тучи которой уже грозно сгущались над головами, было не отвратить.
Вскоре Власов побывал в дислоцированной в Нойерне авиационной части Мальцева, тоже входившей теперь под его командование. Она выросла до четырех тысяч человек и состояла из эскадрильи истребителей, эскадрильи легких-бомбардировщиков, двух эскадрилий других самолетов, полка ПВО, парашютного батальона и учебного подразделения со школой подготовки летного состава в Эгере. Инициатором создания русской авиагруппы, а также латвийско-эстонского соединения выступал обер-лейтенант Терт Бушманн — эстонец, служивший адъютантом у генерала Ашенбреннера. [211]
211
Из беседы с Гертом Бушманном.
Власов вернулся в Карлсбад, где его уже ждал боевой приказ Гиммлера для 1-й дивизии, и поспешил в Мюнзинген. Дивизия была полностью укомплектована и снабжена всем необходимым, личный состав ее верил, что более не станет игрушкой в руках немцев, что только Власов будет теперь отдавать приказы. Посему Буняченко был более чем просто огорчен, когда 2 марта Герре привез приказ о выступлении на соединение с группой армий «Висла», находившейся под личным командованием Гиммлера.
Данное распоряжение являлось нарушением договоренностей, согласно которым дивизия могла быть задействована только в составе крупного соединения (т. е. русской армии) и только с согласия Власова. Переброска ее на фронт теперь привела бы лишь к бессмысленному уничтожению части. Буняченко отказался подчиняться приказу. Он собрал старших офицеров дивизии и обсудил с ними различные варианты действий. Среди них был и такой — захватить оружие, довооружить вторую дивизию и вместе выступать к швейцарской границе с целью перейти на сторону западных держав. Для обороны штаб-квартиры был сформирован штабной батальон, вооруженный автоматическим и противотанковым оружием.
Герре расценивали как искреннего друга, но в то же время человека бессильного что-либо сделать перед лицом приказа Гиммлера. Между тем русские не знали, что не кто иной, как Герре, сделал максимум возможного, чтобы дивизия получила боевой приказ. Не посоветовавшись с Власовым или с Буняченко, он побуждал Кёстринга задействовать часть, поскольку верил, что, если она покажет себя, формирование других дивизий будет ускорено. Кёстринг посоветовал ему обратиться напрямую к Гиммлеру. Герре объяснил Гиммлеру, что он предполагает проведение ограниченной по масштабам успешной операции, которая бы не ставила под угрозу существование дивизии — скажем, уничтожение советского плацдарма. Гиммлер заметил, что надежность русских испытана — ее гарантией служат хорошие показатели легкого противотанкового отряда; затем он, однако, согласился. Таким образом, добрые намерения Герре послужили толчком к цепи драматических событий.
Власову в итоге удалось успокоить офицеров, указав среди прочего на то, что отказ может вылиться в карательные меры по отношению к восточным рабочим. Ему удалось добиться изменения приказа и переброски дивизии не в район Штеттина, а в район Котбуса. Кроме того, дивизия получила разрешение пройти маршем до Нюрнберга, поскольку железная дорога через Ульм находилась под ударами бомбардировщиков противника. В ходе такого продвижения становились неизбежными контакты с восточными рабочими и военнопленными, многие из которых записались в армию добровольцами, вследствие чего численность личного состава дивизии выросла на три тысячи человек. Новичкам выдали кое-какую форму и организовали в части резерва. (В конце концов, многих из них пришлось демобилизовать по причине сложностей с поддержанием дисциплины.) 19 марта дивизия сосредоточилась в отправном пункте под Нюрнбергом, а 26 марта последние части из ее состава прибыли в район Либерозе.