Генетическая одиссея человека

Уэллс Спенсер

Другая причина генетического единообразия среди человеческих популяций заключается в том, что люди — существа мобильные, и разные группы смешивались между собой на протяжении всей своей истории. При этом их генетические характеристики распределялись среди смешанного населения. Таким образом, даже в тех случаях, когда генетические маркеры возникали после того, как современные люди мигрировали из Африки — подобно большинству маркеров Y-хромосомы, — они все равно становились широко распространенными в результате последующего смешения.

Динамика исчезновения языков показывает, что смешение человеческих групп сегодня ускоряется. Похоже, языки вымирают в первую очередь из-за включения небольших, ранее изолированных популяций в более крупные, доминирующие — так мэнский язык был вытеснен английским. На самом деле, вымирание небольшой популяции — редкий случай, чаще всего она просто смешивается с большой. Но есть ли реальные данные о скорости, с которой это происходит?

Да, есть.

Большинство развитых стран проводит национальную перепись населения, когда проживающие в стране люди подсчитываются и подразделяются на демографические единицы. Поводы для этого могут быть прагматичными — например, распределение политического представительства или государственных средств, — но эти данные выявляют более глубинные процессы в обществе. Возможно, самая известная перепись — это перепись, проводимая каждые десять лет в Соединенных Штатах. Одна из последних была в 2000 году. Она не только показала, что население США на тот момент составляло 181 400 000 человек, увеличившись на 13 % по сравнению с 1990 годом, но и детализировала изменения в этническом ландшафте. В 2000 году американцы смогли впервые точно охарактеризовать свою этническую принадлежность. Число расовых категорий было увеличено с пяти до шестидесяти трех, и в первый раз можно было выбрать несколько категорий.

В общей сложности 6,8 млн человек считают себя этнической смесью из «белой» и «миноритарной» групп. Конечно, здесь не учитывается смешение, создавшее категорию белых, под которой может подразумеваться любой от ирландца до ливанца и марокканца. Как мы видели в предыдущих главах, эта смесь сама по себе охватывает широкий круг популяций и маркеров. Но многие люди, имеющие смешанное происхождение, фактически отнесли себя к одной расе, так что истинное число американцев смешанного происхождения на самом деле гораздо больше, чем было заявлено. Например, проведенные Бюро переписи населения США исследования показывают, что, в то время как только 25 % респондентов смешанной группы «афроамериканец/белый» считали себя белыми, около половины респондентов «белый/азиат» и «белый/латиноамериканец» и 81 % опрошенных со смешанным происхождением «белый/коренной американец» считали себя белыми. Перепись 2000 года показала, что Америка — гораздо больший плавильный котел, чем можно было себе представить.

Игрок в гольф Тайгер Вудс, возможно, больше характеризует облик сегодняшних Соединенных Штатов, чем многие это осознают. Вудс, заявивший о своем афроамериканском, европейском и юго-восточном азиатском происхождении, попадает в постоянно увеличивающуюся группу людей, которым трудно описать свою этническую принадлежность в простых терминах. Даже те, кто относит себя к одной группе, такой как афроамериканская, часто имеют значительную примесь других этносов. Это было одним из критических замечаний, высказанных относительно первой научной публикации о митохондриальной Еве, опубликованной в 1987 году. Поскольку Канн, Стоункинг и Уилсон в качестве представителей «африканской» популяции отобрали афроамериканцев, проживающих в районе залива Сан-Франциско, критики обратили внимание на вероятность того, что в их анализе самая древняя линия — указывающая на африканское происхождение — на самом деле была неафриканской. И только в своей второй статье 1991 года, куда они включили данные об африканцах, указывающие на то, что выводы первой публикации были верными.

Тайгер Вудс — во многих отношениях человек, который мог родиться только в XX веке. Его предки родом из противоположных частей света могли встретиться друг с другом только в Соединенных Штатах и только в последние 100 лет. Но господин Вудс — характерный пример явления последних нескольких столетий, когда сталкиваются люди, которые раньше никогда бы не встретились в силу исторических причин. Благодаря изменению общественного отношения к расе сегодняшние люди с большей долей вероятности, чем их предки, могут иметь детей смешанного этнического происхождения. И хотя это, безусловно, хорошо в социальном плане, поскольку ведет к ломке расовых стереотипов, это означает, что наши генетические самобытности все более тесно переплетаются. Смешение разрушает старые региональные особенности генетического разнообразия, заменяя их космополитическим плавильным котлом маркеров. Вполне вероятно, что в выборке из 100 человек, сделанной в ночном клубе нью-йоркского Ист-Виллиджа, обнаружится каждый из тех маркеров, которые мы обсуждали в этой книге, и все они — в одной маленькой, потенциально скрещивающейся популяции. Свидетельства такого смешения для нашего исследования генетической истории будут означать конец путешествия.

Закрывающееся окно

Третий в человеческой истории «большой взрыв» привел нас к новому генетическому ландшафту. Лоскутное одеяло разнообразия, характерного для нас с тех пор, как около 50 000 лет назад человеческие популяции начали приобретать различия, теперь снова перекраивается в комбинациях, которые никогда не могли бы возникнуть раньше. Хотя генетические маркеры сами по себе не будут утеряны, контекст, в котором они возникли, вскоре может исчезнуть. И хотя проследить генетическое родство между линиями

в отдельных группах, живущих в любом уголке Земли, мы сможем так же легко, как и в примере с нашим нью-йоркским ночным клубом, результат не будет иметь большого смысла. И причина в том, что мы не сможем связать генетические данные с определенным географическим местом. Например, наши выводы о прибрежном путешествии в Австралию базируются на распределении старейших хромосом M130, которые встречаются только в южной части Евразии и отсутствуют на Ближнем Востоке. Только путем отбора образцов ДНК представителей коренного населения, которые жили на одном месте в течение длительного периода времени — в данном случае в идеале 50 000 лет, мы можем надеяться вывести генетический портрет их предков. Древние локальные популяции являются ключом, и чем меньше примесей они имели, тем лучше. А это как раз те группы, которые в настоящее время исчезают. Рассматривая языки как индикатор, изолированные общины в настоящее время поглощаются все более быстрыми темпами. Более того, из-за характера современной индустриальной жизни члены этих общин все чаще переезжают в города, где их маркеры вливаются в огромный вращающийся плавильный котел космополитического разнообразия. К сожалению, когда это происходит, уникальная история, которую они могли бы рассказать, теряется.

Некоторые популяции меньшинств вновь обретают чувство национальной принадлежности, борясь с наступающей волной глобальной культуры. Европейские активисты, такие как баскская организация ЭТА, бомбящие рестораны Макдоналдс французские фермеры и антиглобалисты, выступающие с акциями протеста во время экономических саммитов, — все это признаки растущего понимания того, что культурная самобытность теряется в огромном масштабе. Однако в конечном счете их методы слишком экстремальны для того, чтобы получить широкую поддержку. И для большинства коренных народов вознаграждение за то, чтобы стать частью всемирной деревни, слишком заманчиво, чтобы быть проигнорированным. Решение покинуть свои древние поселения обычно сводится к личному выбору — в результате понимания того, что где-то в другом месте возможностей больше или что они исчезли там, где ты живешь. В конце концов активисты обречены проиграть эту битву, так как не могут ограничивать личный выбор.

История, о которой эта книга, могла быть рассказана только сейчас. Тем не менее это всего лишь набросок более подробного рассказа, для завершения которого потребуются еще многие годы исследований. Мы можем видеть лес, но мы все еще очень мало знаем о деревьях. Многие представители коренного населения, понимая, что их культурная самобытность постепенно разрушается, отказываются сегодня участвовать в научных исследованиях. История колониальной эксплуатации, включая такие инциденты, как ужасающие медицинские эксперименты на австралийских аборигенах в середине XX века, по понятным причинам привела к недоверию со стороны коренных жителей по отношению к ученым. Активисты к тому же восстанавливают древние табу на эксгумацию предков, требуя вернуть археологический материал для надлежащего захоронения. Эти культурные табу могут быть распространены (что и происходит) и на предоставление образцов для генетических исследований. В известном смысле, мы пытаемся извлечь прошлое из крови людей, живущих сегодня — занятие, которое можно истолковать как вуайеризм (или хуже того). Стремление к неприкосновенности своей культуры, возможно, в сочетании с подозрением, что научные результаты могут не соответствовать их собственным убеждениями, приводит все большее количество групп коренного населения к отказу от участия в этих научных исследованиях. Ученые обязаны объяснить значимость своей работы людям, ДНК которых они надеются изучить, для того чтобы их участие стало тем, чем и является на самом деле — совместной программой исследований. Только тогда мы сможем восстановить доверие, которое мы потеряли.

Сегодня мы во многом представляем собой все тот же вид эпохи палеолита, покинувший Африку всего лишь 2000 поколений назад, с теми же самыми стремлениями и слабостями. Ирония заключается в том, что последний «большой взрыв» в человеческой истории, давший нам инструменты, чтобы «прочитать» самую великую из когда-либо написанных исторических книг — ту, что скрыта в нашей ДНК, — создал культурный контекст, усложняющий эту задачу. Наше беглое знакомство с данными генетики однозначно свидетельствуют о том, что наш вид имеет единую, общую для всех историю.

Каждый из нас несет в себе уникальную информацию, скрытую внутри нашего генома, и мы обязаны ради себя и наших потомков выяснить, что она означает. С тех пор как наши предки спустились с деревьев, мы стали использовать наш интеллект, чтобы исследовать окружающий мир и прогнозировать будущее. За последние несколько тысяч лет мы изменили наш мир — и наше место в нем — навсегда. Благодаря развитию сельского хозяйства и вызванной им цепной реакции мы получили право выбирать свою собственную траекторию эволюции. Однако вместе с этим правом возросла и наша ответственность. Одна из обязанностей, которой мы пренебрегаем на свой страх и риск, — обязанность познать себя. Как только отчет о нашем путешествии будет утерян, он, как следы наших предков, покинувших Африку, чтобы расселиться по всему миру, исчезнет навсегда.