Генетический код поэзии
Шрифт:
С древнеперсидского, авестийского языка «аташ» — это «огонь». Главная вершина Магнитной горы представлялась человеку ранней бронзы мифической горой Меру-Сумеру, то есть Мировой горой, они уже тогда присматривались к этим рудам. Для той части протоарийских, индоиранских, индоевропейских племён, которая кочевала по Южному Уралу, а после максимума Стоунбриджа, то есть после резкой аридизации климата — начала откочёвывать в Западную Европу и на полуостров Индостан, это был сакральный ландшафтный комплекс!
Наша с вами гора, где мы воспитали свой романтический характер, не одного, возможно, будоражила
В Авесте скалькированы чуть ли не буквально топонимы, гидронимы, оронимы нашего края. Пересеките степи на запад от Магнитной горы — и по двухсоткилометровому абрису вы встретите «уйму» авестийских названий. Сатка — небесное созвездие, благоволящее ариям, Аша — авестийская богиня Благой Истины, Иремель (Ирий) — мифическая гора в заоблачном море, где обитают ушедшие, хребет Аджигардак (Ажи-Дахак — авестийский Змей Горыныч), озеро Кундравы (Кундрав, Гандарва — кривой змей, казначей Ажи-Дахака). На юге от Магнитной горы открыто протоарийское городище Синташта, а в авестийском и североиндийском пантеоне есть Сантошима, богиня Мать Умиротворения.
Степь магнитогорская, Уральские горы, а они — это единственная меридианная преграда на всем евразийском пространстве, по которому кочевали предки всех европейцев, генетически воспроизводят порывы смыслотворения, я это чувствую. Ландшафтная генетика Урала, а Магнитки — в особенности, — вот она, тайна, которой обязаны мы.
Н. Я. Да, Магнитка удивительным образом сочетает поэтический магнит духа и мелкую пыль быта, в которой многие задыхаются, и это не только метафора — она и страшная реальность. Вы пишете:
Отец лежит под камнем серым.
Повинны силикоз и сера,
А в нём жила такая вера
В бессмертие своё!
С одной стороны, быт поглощает силы, с другой — постоянно провоцирует на поэтические, научные открытия. Наверное, эта двойственность характерна для энциклопедистов, ищущих объяснения глубокой взаимосвязи вещей бытовых и внебытовых.
С. Ф. Философски подходя к быту, мы видим, что изначального человека провоцировал на объективацию сам окружающий мир, сама божеская природа. Именно благодаря тому, что человек начал смыслотворение, он естественно начал рефлексировать — до тех пор, пока практически не уничтожил этот божеский мир вокруг себя. И теперь мы видим, что, в отличие от нас, первобытный человек с помощью мифологии ощущал мир гораздо глубже, он всё наделял смыслом, он матрицировал мир именами-метками.
Для нас природой стала культура, а культура наиболее мощно проявляется в жизненных технологиях, созданных самим человеком. Ведь это не обязательно шедевр какой-то, картина, стих — а всё, что нас окружает, тот же бетон, который мы изобрели, та же панель, которую мы выстрогали, кресло, телевизор.
Но этот чрезмерный предметный быт отчуждает и
Мы пытаемся говорить с этим новым миром-бытом сердечно, или пытаемся от него отвязаться, даже умоляем его оставить нас наедине с природой, с божеским бытом — ничего не получается и уже не получится.
Нам никогда не отречься от того, что мы создали сами, начиная с пещерной дикости, начиная с тех ниш в глубине пещер, где женщины-матери пеленали своих детей, — кончая современными дворцами и Интернетом. А тем более добровольно не отречься от сегодняшнего быта нынешним олигархам. Всё ведь у них воплощено в быте.
Н. Я. Но обыденная жизнь и провоцирует на выход из обыденности, и где они — точки выхода в открытое пространство духа? Очень многим людям не удаётся найти их, эти точки выхода, и их сущностные, природные способности остаются нераскрытыми.
С. Ф. Их очень много, этих точек, и в то же время их трудно обнаружить. Это как Фридмановы трубы: переход от макромира к микромиру и обратно. Их надо уметь видеть. Но часто такой поиск кончается трагически для ищущего, и вы в своей монографии «Принципы безопасности творческого развития» говорите об этом и предупреждаете... Ведь если человек попадает не в тот коммуникативный канал, он погибает...
В моей судьбе, думаю, роль сыграла генетика, во-первых: у меня мама писала стихи. Во-вторых, это среда, в том числе и географическая, та же Магнитка. И ответственность за окружающих, за близких. Ведь надо не просто ходить в потёртых пиджаках с замусоленной тетрадкой, бить себя в грудь и говорить, что я гений, поэт, и меня никто не понимает... Надо и просто жить, потому что ведь Богом-то единожды даётся нам жизнь, мы выбраны из миллионов и миллионов случаев, и как можно так просто этой жизнью разбрасываться?
Н. Я. В словаре поэтических образов, составленном челябинским исследователем В. Б. Феркелем, приводится анализ образной системы русской поэзии двадцатого века. Образы предметного мира, созданного человеком, занимают в этой диаграмме 72%, образы различных форм диалога с природой — 17%, а формы и способы самоуничтожения (оружие и пр.) — 11%. Запас прочности современной культуры, судя по этому анализу, не более 6%. Что сегодня в этой ситуации, в этой системе вещей литература, наука, искусство?
С. Ф. Это один из немногих коммуникативных каналов, который позволяет вырваться из быта, из пучин его, и хоть немножко возвращаться — а куда? Я и сам не знаю, но куда-то возвращаться, куда мы стремимся — может быть, туда, где и творится субстанция разума, о которой думал Тейяр де Шарден. Он говорил, что если разум разлит — а он разлит в таких существах, как мы, люди, — то значит, кто-то там его разливает (я утрирую его слова).
Плутарх, кстати, почти то же самое сказал. И, видимо, литература, искусство, особенно музыка помогают. Беда в том, что сегодня и этот канал разрушается, более того, он не то чтобы маргинализируется, но как-то брезгливо отодвигается современной культурой в сторону. Яркий пример — в ЕГЭ уже литературы не будет, не будет и других гуманитарных составляющих — они тем более не имеются в виду: живопись, музыка.