Гений дзюдо
Шрифт:
Естественно, меня приметили какие-то двое и стали ко мне приставать.
– Лева! – сказал один. – Ну чего ты тут сидишь? Самый умный, что ли? Давай играть в карты!
– Я не умею, – сказал я и тускло посмотрел мимо них.
Они попытались научить меня играть в очко, но у них ничего не вышло.
Тем не менее они почему-то считали, что я уже попал под их дурное влияние, и ночью разбудили меня, чтобы вместе жрать варенье и рассказывать всякие истории.
Именно там, в грязном коридоре, где сушились клюшки
Все это я понял довольно смутно, поскольку время было позднее, первый час ночи, да и вообще новые друзья не вызывали во мне глубокого доверия, и тем не менее, судя по тому, как бросился жар в лицо и как учащенно стало биться сердце, – они рассказывали что-то, что было на самом деле.
Потом я долго шептал в темноте слова каких-то стишков и песен, которые мгновенно запомнил, пытаясь вообразить себе, как же это все происходит в жизни.
Но больше всего меня поразило то, что именно от этих слов и понятий, ими обозначаемых, и происходят в мир дети.
– Ну ты чего, не знаешь, что ли? – скептически сказал один из них. – Ну они, то есть мужики и бабы каждую ночь… это самое… и потом у них… это самое… ребеночек через девять месяцев. Понял?
Из палаты вышел здоровый парень, выше нас раза в полтора, и, протирая глаза, прогнал спать.
Но я еще долго лежал в темноте и не мог заснуть.
Утром за мной приехал папа.
Он сухо попросил меня поскорее собрать вещи и вышел в коридор. Когда я собрался и выскочил следом с сумкой, он как-то странно нагнулся ко мне, поцеловал и прошептал прямо в ухо:
– Лева! У тебя брат родился! Ты понимаешь?
Я прижался лицом к его мокрому пальто и хотел заплакать. Но почему-то не смог. Наверное, стеснялся тех двоих. Они прилипли к дверному стеклу и смешно прижались к нему носами.
На улице опять шел снег, а рядом с корпусом нас ждала машина «Волга».
Мы ехали долго, застревая в снегу и разбрызгивая страшную грязь, а я все никак не мог представить себе своего брата. В Москву въехали, когда стало уже почти совсем темно.
Я терпеть не мог такси, меня в нем укачивало. Но шофер пару раз остановился по папиной просьбе, и все обошлось.
Папа как будто боялся опоздать. Хотя маму он привез из родилки еще вчера, о чем рассказал мне в машине. Вообще же мы ехали молча, только шофер нервно курил и иногда опускал стекло, чтобы сплюнуть. Когда папа расплатился какой-то крупной купюрой, он молча отсчитал сдачу, круто развернулся и рванул с места, наверное, очень недовольный тем, что пришлось мотаться за город.
Мы поднялись в лифте, и папа влетел в квартиру первым.
Я переступил порог и чуть-чуть постоял в прихожей. Из комнаты доносились голоса. У нас, наверное, кто-то был в гостях.
И
– Лева, ты где? – крикнула мама.
Я вошел и зажмурился.
Под ярким светом настольной лампы, в кровати, на расстеленной пеленке, лежал совершенно голый маленький человек и смешно орал.
– Как его зовут? – спросил я тихо.
Мама подошла ко мне. Она была какая-то изможденная и даже немножко на себя не похожая.
– Знаешь, он рычит как медведь, – сказала она. – По-моему, ему подходит его имя.
– Как его зовут? – тупо повторил я.
– Мишка, – просто сказала она. И тогда я встал на колени, чтобы было удобнее, просунул ладонь сквозь прутья и потрогал его теплый живой палец.
С этого дня в нашей квартире буквально все пошло по-другому.
Ночью меня будил Мишкин голос. Он орал, а потом постепенно, не сразу замолкал.
Днем мама дремала или кормила его грудью, почти не стесняясь меня.
К нам все время приходил врач, а папа уходил рано с утра на молочную кухню.
Папа вообще был довольно нервный. Он волновался за Мишкино здоровье, за мамино здоровье и почему-то за мое здоровье тоже.
– Лева! – говорил он мне на кухне, когда мама спала. – Сейчас у нас трудное время. Ты должен нас простить. Мы не уделяем тебе, наверное, достаточно внимания.
– Да ладно, папа… – удивленно отвечал я ему. – Все нормально. Ты сам давай смотри… это… ну, в общем, ты меня понимаешь.
– Я тебя понимаю! – горячо говорил папа. – Я тебя прекрасно понимаю. Но и ты меня должен понять.
– Пап! Я тебя тоже понимаю! Но это же временные трудности. Все наладится.
– Все наладится, да? – с надеждой спрашивал он меня.
И я неуверенно кивал.
Был ли я действительно уверен в том, что все наладится? В общем-то, да.
С тех пор как мама вернулась, несмотря на полный бедлам, на переставленные вещи, на папино нервное настроение и на постоянное пичканье меня манной кашей, несмотря на тошнотворный запах вареного молока, несмотря на мамино недосыпание и недоедание, несмотря на Мишкины поносы и запоры, – все вдруг стало постепенно налаживаться.
Как оно налаживается я, честно говоря, совершенно не понимал.
Но оно налаживалось!
Окончательно оно наладилось к весне, даже к маю, когда мама в первый раз попросила меня погулять с Мишкой.
– Иди-ка с братом погуляй! – сказала вдруг она. – А я тут пока нормальный обед приготовлю… А то вы без борща совсем бешеные стали.
– Мама, – ответил я, совершенно пораженный и обескураженный ее словами. – Во-первых, мы и дальше можем спокойно обходиться без борща. Если надо. А во-вторых, как ты себе представляешь эту прогулку? Где я с ним буду гулять? Во дворе, что ли?